Сын атамана

– По всему Войску тысяч десять, а может быть, что и больше. Учета нет – на это нам пока сил не хватает, только недавно власть взяли. В основном буяны в Раздорской собираются, но как ты сегодня видел, и у нас появились. Люди приходят за волей, но вот беда, каждый понимает ее по-своему. Приказа не впускать их в Черкасск не было, да и питейные заведения работают в общем порядке.

– Все кабаки надо закрыть. Не нужен нам такой рассадник грязи.

– Закрыть не проблема, хоть сегодня все по бревнышкам раскатаем. Но крику будет много, ведь они донской старшине доход приносят, а гультяям питье требуется.

– К черту их всех! – Кондрат ударил по столу кулаком. – Готовь людей, полковник. Завтра все эти гнездовья поганые на запор и выясни, кому и какие питейные заведения принадлежат.

– Понял. А что с самими гультяями делать?

– Я решу.

– Хорошо, – кивнул седой полковник и вышел из комнаты.

Отец проводил его взглядом. Затем посмотрел на меня и спросил:

– Что случилось, Никифор?

– Гонец от полковника Скоропадского.

– Давай его сюда.

Я выглянул в коридор и позвал средних лет справного реестрового казака, который прискакал из расположения Второй армии.

Посланец вошел и отдал Булавину запечатанный пакет. Войсковой атаман вскрыл его, прочитал, улыбнулся и, посмотрев на реестровика, вопросительно кивнул:

– На словах ничего?

– Только то, что в письме, – ответил казак. – Таганрог обложили, форсировали Дон и на подходах к Азову разбили отряд полковника конной службы Васильева. Взяли три полевых орудия и почти шестьсот пленных. И у нас и у противника убитых почти нет. Сам Васильев с десятком казаков удрал в Азов. Полковник Скоропадский спрашивает, что делать с пленными.

– Передай полковнику, что от лица всего Войска Донского я поздравляю его с победой, и скажи, что пленные нужны в Черкасске.

– Письмо будет?

– Да, – отец повернулся ко мне: – Никифор, пиши.

Снова работа. Под диктовку отца написал письмо. Оно было запечатано в конверт под войсковой печатью, и реестровый казак отбыл к Азову. Затем, написание новых посланий, в основном к атаманам тех станиц, где скопилось наибольшее число пришлых, которые стянулись на Дон погулять, а не воевать.

Так минула пара часов, рука уже плохо слушалась и не все буквицы выводились так, как им положено. Видя это, отец прекратил диктовку, и мы с ним направились к порубу, где находились пьяные буяны.

Местная тюрьма рядом. Вошли внутрь. На полу сидели уже немного протрезвевшие питухи, полтора десятка мужиков самого разного возраста и достатка. В основном, конечно, все они полная рвань, которая пропилась до последней степени, но есть и такие, кто выглядел вполне прилично.

Кондрат взглядом быстро отыскал того, кто предлагал его изрубить, дал знак своим казакам и они подтянули рябого питуха поближе.

– Ты кто таков? – возвышаясь над дерзким пьянчужкой спросил его батя.

– Дык, это, – угодливо залебезил тот, – Алексашка Горбач, беглый холоп бояр Апраксиных. Прибежал на Дон волю искать и загулял немного. Извиняй, атаман-батюшка, не признал тебя, милостивец.

– Как давно на Дону?

– Четвертую неделю только.

– Почему сразу в войско не записался?

– Я об этом узнал, только когда Максимова казнили.

– Оружие где добыл?

– Дворянчика со слугами под Воронежем подрезали, вот и разжились огненным боем да сабельками.

– Кто с тобой был, друзья тебе?

– Вместе бежали. Да, друзья.

– Если вас отпустим, что сделаете?

– Сразу в войско запишемся. Слышали, что за городом атаман Павлов пеший полк формирует, так мы сразу к нему.

– Следующего давайте, – кивнул атаман казакам.

Вопросы всем пьянчужкам Кондрат задавал одни и те же, и ответы были стандартными. Пришел за волей, загулял, отпустите, буду воевать. Тем временем, пока шел этот не то допрос, не то опрос, из разных кабаков города привели еще человек двадцать. Эти от алкоголя еще не отошли, от них шел злой сивушный перегар и, посмотрев на лица тех, кто уже протрезвел, и говорил с Булавиным, я увидел, что глаза их поблескивают, а носы жадно принюхиваются к перегару. Нет, таких людей (а может быть, потерявших все человеческое скотов) исправить сложно, скорее всего, даже невозможно.

– Пойдем, Никифор, – на плечо мне опустилась рука отца, который узнал все, что хотел.

Оказавшись на площадь, мы вдохнули полной грудью чистый воздух и батя спросил:

– Что думаешь насчет этой голытьбы?

Серьезный вопрос, просто так на него не ответишь. Но при этом мне вспомнился слоган, который Богданов слышал в далеком детстве: «Мы на горе всем буржуям – мировой пожар раздуем!». Как ни посмотри на ситуацию, а нам такие «раздуватели пожаров», которые кроме как бухать и на дармовщинку разговляться ничего не умеют, не нужны. И я ответил, как думал:

– Они воевать не станут, только если из-под палки.

– А почему?

– Рабы.

– Ты уверен?

– Да. А чтобы сомнений не было, сам этих питухов проверь. Выпусти их завтра из поруба, и пусть лоскутовцы за ними присмотрят. Сейчас в порубе тридцать пять человек, и если хотя бы пятеро до Павлова дойдут, то это и много.

– А с остальными что будет?