Сын человеческий

Ни голод, ни жажда, ни истощение, ни усталость— ничто так не мешает им идти, как закравшийся в душу страх. Он оглядывает большими глазами каждый куст, прислушивается тысячью ушей к каждому шороху, он непомерно растет и уже не вмещается в них. Они бредут по болоту, которое чавкает под ногами и издает гнилостный запах; под шипение ядовитых змей перебегают от островка к островку, тщетно пытаясь вырваться из цепких лап трясины. Кругом они видят только свой собственный страх и грозные призраки, порожденные им. Они идут, как в бреду, как в ночном кошмаре. Перед ними возникает фигура Коронеля на огромном буланом жеребце. Призрак то появляется среди зарослей, то снова исчезает. Под сомбреро зловеще поблескивает яркая точка — золотой зуб.

Им мерещится полицейский начальник верхом на мустанге, охранники, галопом летящие над черной водой. Вот они прочесывают лес, грохот их винчестеров разрывает воздух. Галлюцинации у беглецов, вероятно, различные, но страх одинаков, как одинакова их судьба.

Женщина идет следом за мужчиной. Она несет на руках большой сверток, временами из-под этой груды тряпья доносится тихий детский писк.

Порой, вконец измотанные, они, задыхаясь, падают на землю и подолгу лежат, не глядя друг на друга, — каждый боится удвоить своим страхом страх другого. Потом они встают и продолжают бесконечный путь.

Часы сменяются часами, день дважды сменился ночью, и ночь дважды сменилась днем, а они все еще бредут в этом кошмаре. Они не помнят, когда он начался. Может, они идут сквозь вечность. И теперь не знают, действительно ли они удаляются от Такуру-Пуку или продолжают вслепую кружить вокруг плантации— поселка мертвецов, вокруг этой огромной воронки, прикрытой сельвой, где над каждой могилой поет петух.

24

Лошадь Хуана Круса Чапарро шла крупной рысью. Следом ехал охранник Леги в сомбреро. Единственный глаз полицейского начальника шарил по заросшей тропе.

— Видать, они уже успели перебраться через Парану, — недовольно протянул Леги. — Кто ж станет прятаться здесь? Почему мы не едем в Лас-Пальмас?

— Не нуди! — рявкнул полицейский начальник, не отрывая взгляда от прелых листьев на тропе. — Тут вроде бы свежие следы.

— Не вижу никаких следов, — возразил охранник.

— Смотреть надо, рохля.

— Хоть бы собак с собой взяли.

Вдруг они переглянулись и начали прислушиваться: им почудился детский плач.

— Похоже, ребенок плачет, — сказал Леги и сплюнул сквозь зубы.

Но почти одновременно раздалось свистящее рычание. Оно как бы возникло из самого плача, словно хотело заставить забыть о нем, заглушить его своим пронзительным звуком.

— Yaguareté![46] — закричал Чапарро, выхватывая из кобуры револьвер и стараясь определить, с какой стороны доносится рычание.

25

Съежившиеся среди колючек мужчина и женщина слышат голоса своих преследователей и рычание зверя. Черные застывшие лица искажены страхом.

Женщина прижимает рот ребенка к пустым грудям. Сквозь скрывшие беглецов кусты им виден ягуар, притаившийся среди веток мимозы. Он рычит, оскалив острые клыки, и вот-вот кинется на них.

Они между двух огней. С двух сторон — хищные звери. Пускай уж лучше разорвет ягуар.

Светятся зрачки в темной листве. Нервно вздымаются пятнистые бока. Бьет по ним короткий, скрученный кольцом хвост. Теперь две светящиеся точки прикованы к всадникам: там опасность.

Полицейский начальник тоже замечает ягуара. Он пришпоривает лошадь, а та, учуяв запах хищника, встает на дыбы.

— Но-о-о, но-о-о, старая кляча! — цедит Чапарро сквозь зубы и вонзает ей шпоры в бока.

Он вытягивает вперед руку с зажатым в ней револьвером, не спеша прищуривает свой единственный пепельный глаз, который словно приближает к нему предметы, и прицеливается. Прыжок. Выстрел. И смертельно раненный в голову ягуар падает в нескольких шагах от лошади Чапарро. Последний раз дергается и затихает, задрав кверху дрожащие лапы.

— Вот это да! — восхищается Леги, подъезжая ближе, и сплевывает сквозь зубы на тушу. — Стоило промахнуться, и он бросился бы на нас.

— Я никогда не промахиваюсь, — самодовольно говорит Чапарро, дуя на затвор револьвера. — Бери его. Хоть что-то раздобыли.

Худой человек в широкополой шляпе медленно спешивается. Он подходит к ягуару и тычет его ногой, словно перед ним непотухшая головешка, которая, того и гляди, разгорится, если ее не загасить.

— Да бери его, трус несчастный! — кричит полицейский начальник.

Охранник заторопился, будто его подхлестнули ремнем. Он с трудом поднимает за лапы пятнистую тушу и привязывает ее к седлу. Ремень соскальзывает, и охранник вынужден прибегнуть к лассо. Он раздраженно затягивает несколько петель, вымещая на мертвом звере закипевшую в нем злость: полицейский начальник обругал его. Тяжелая туша неподвижно висит на боку у лошади. Только голова болтается.

— Давай поехали, Леги! — снова кричит Чапарро, поворачивая к тому месту, где только что им грозила смерть. Он направляется в поселок по извилистой заросшей тропе.

Охранник вскакивает в седло и яростно вонзает шпоры в лошадиные бока. О его ногу бьется мертвая голова с обнаженными клыками. На землю капает кровь.

26