Сын человеческий

Касиано и Нати прижимаются к колючим веткам. Они никак не могут опомниться. Какой странный поворот в их судьбе! Полицейский начальник вступил в единоборство с ягуаром, чтобы спасти им жизнь. Все еще не веря самой себе, Нати отнимает руку, закрывшую рот почти задохнувшемуся ребенку. Тот начинает орать. Нати понемногу приходит в себя. Оцепеневший Касиано бредит наяву. Его мутные глаза блестят, но не от лихорадки. Нати кормит грудью ребенка и с грустью смотрит на мужа. Душу его сжигает адово пламя. Может, это пройдет?

— Скоро, Нати, — шепчет Касиано. Глаза горят мертвым огнем.

— Что с тобой, che karaí?

— Скоро поезд отправится!

— Какой поезд? — В ее голосе слышна щемящая тоска.

— Завтра падет Асунсьон.

— Касиано!

— Будем биться не на жизнь, а на смерть! — упорно продолжают срываться с разбитых губ бредовые слова.

— Да, — не осмеливается перечить Нати.

— Будем бороться за клочок земли! За нашу землю!

— Да.

— Чтоб они перестали издеваться над нами. Мы — люди, а не куклы. — Он все больше возбуждается. — Там заправилы! Уничтожим их!

Нати пододвигается к Касиано и проводит рукой по жалкому, похожему на маску лицу. Голова его склоняется к ней на плечо.

27

К вечеру они добрались до реки. Оба припали к воде и долго пили, как пьют животные. Нати узнала это место. Здесь они переходили реку вброд по дороге на плантацию. «Мы туда ненадолго», — вспомнила она слова Касиано. В ту пору она еще не знала, оправдаются ли эти слова.

Беглецы смыли присохшую грязь, и маски превратились в человеческие лица. Нати выкупала сына как раз там, где когда-то им запретили купаться охранники.

Теперь Касиано глядел на мальчика и молчал.

Нати долго возилась с отсыревшими спичками, купленными в магазине компании, наконец ей удалось развести огонь, потом она достала из узла кружку и заварила в ней снадобье для Касиано. Она хозяйничала так, словно находилась на кухне своего ранчо, а не под обрывом у реки. Нати взяла мачете, вошла в воду и добралась до виктории-регии. Они поели цветочных луковиц. Потом все трое уснули в шалаше, который Нати соорудила из веток.

28

На заре ее разбудил металлический звон.

Сначала она подумала, что цокают копыта. Сквозь просветы между ветвями шалаша она разглядела повозку, запряженную волами, которые пили у брода. Над головами волов дрожала палка с железным наконечником, под ней тихо звякали колокольца.

Нати поднялась и побежала к вознице просить, чтобы тот подвез их, если он едет в какую-нибудь деревню. Она не сразу заметила его. Он сидел в пустой повозке, уронив голову на грудь, и, видимо, спал. Он был очень стар, глубокие морщины избороздили все лицо. Нати пришлось почти кричать, чтоб он ее услышал.

— Куда путь держите, отец?

Насколько она разобрала, старик ответил, что едет в Итакуруви. У нее сжалось сердце. Итакуруви — горная деревушка недалеко от Сапукая. Может, она плохо поняла старика. Говорил он невнятно, старческий голос напоминал шелест ветра или журчание родника.

— Двое нас, мой муж да я. Сыночек с нами. Подвезете? — прокричала она.

Старик охотно согласился. Только теперь она разглядела его глаза. Лучистые, почти ребячьи, они никак не вязались с глубокими морщинами, замогильным голосом и медлительностью древнего старца. Но сейчас Нати было не до того. Старик ей понравился. На нем не лежало клеймо плантации, и этого было достаточно.

Она пошла разбудить Касиано. Тот уже ждал ее, стоя на коленях и прильнув лицом к веткам шалаша.

— Дед Кристобаль пришел за нами, — бормотал он в странном возбуждении.

Тут только Нати сообразила, что старик действительно очень похож на деда Касиано.

— Идем!

Она подняла ребенка и помогла подняться Касиано. Он покорно повиновался ей, хоть его и пошатывало. Потом с помощью мачете Нати разрушила шалаш и взяла с собой охапку веток, чтобы постелить их вместо матраца для Касиано.

Над повозкой была натянута коровья шкура. Нати не видела, как старик ее прилаживал, поэтому решила, что он этим занимался, пока она сворачивала маленький бивак. А может, шкура была натянута с самого начала и она просто ее не заметила. Похоже, что старик за все это время не сдвинулся с места.

29

Повозка со страшным скрипом выехала из-под обрыва. Тощие волы — один пятнистый, другой темный едва плелись, но неутомимо тащили упряжку. Поля, леса, долины медленно уползали назад. Скрипели оси то на высоких, то на низких нотах, жалобно взвизгивая при каждой остановке.

Три дня повозка кружила по дорогам, три дня несмазанные колеса оглашали окрестности скрипучими воплями, словно хищные птицы, а палка с железным наконечником аккомпанировала им напевным звоном привязанных к ней колокольцев.