Я приезжал сюда с друзьями и один. Иногда уходил в слезах, иногда – улыбаясь. Но почти каждый раз это была очищающая и дарящая свет встреча. Непрекращающаяся встреча с тем, кто не прервал своего общения с миром, но углубил и усилил его.
Мне не хочется подводить итоги.
Сегодня кто-то не знает, кем был о. Александр, кто-то считает, что, призывая ненавидеть его как еретика, он делает благое дело, кто-то создает что-то вроде «культа личности», и это, наверное, худшее, что можно сделать в память об о. Александре, кто-то цитирует его при всякой возможности, кто-то возвращается к жизни благодаря его книгам и его молитве и проносит тихую любовь к этому человеку через всю жизнь.
Когда-то книга «Сын Человеческий» потрясла и вдохновила меня к новой жизни… хотя я бы предпочел в то время видеть Христа прежде всего Сыном Божиим, сильно отличающимся от меня, всего лишь сына человека. Но теперь, глядя на другого человеческого сына, я вижу, как Божественное сыновство преобразило и возвысило его человеческую природу
Это нелегкий путь. Но на нем нельзя умереть.
Больше всего меня поразило свидетельство, исходящее от его соседей по Семхозу. В утренних сумерках они увидели священника, который неверным шагом, без шляпы шел к дому. Когда он приблизился, они увидели, что он залит кровью. Женщины испугались. «Кто это вас так, батюшка?» – спросила одна из них. «Никто, никто. Это я сам», – ответил Александр. И снова я вижу смирение птицы, раненой, убитой, смиренной, никого не обвиняющей. Господи, дай мне хотя бы часть этого мужества и достоинства на пороге, на переходе…
…мне очень хочется проснуться от злого наваждения. Пробудиться. И я знаю, что если я этого действительно хочу, то мне не надо никого дожидаться. Мне надо начать с себя.
И разгадка странного сна
Я помню, с каким тягостным чувством я просыпался после такого сна и говорил себе: не может быть, слава богу, это только сон. О. Александр не может стать таким. Я долгое время не мог понять, почему превращение о. Александра в «обыкновенного священника» вызывало у меня такую боль и такой протест, но сейчас понял.
Это был о. Александр, из которого ушел Христос. Ушли пламя Христа, вдохновение Христа, раздольность Христа. Другими словами, ничего не меняющими, можно сказать то же самое: ушли пламя жизни, вдохновение самой жизни, раздольность и простор самой жизни, ее чудо.
Вот против чего протестовала моя душа, страдая и отбиваясь, – против Александра, из которого ушел Христос.
И тут мне хочется обратить ваше внимание на самое главное. Ведь все мы живем среди людей, из которых Христос либо ушел, либо пребывает где-то на периферии их души. Мы не воспринимаем это как трагедию лишь потому, что привыкли к этой мрачноватой картинке социума, как привыкают к тюрьмам и больницам и даже стремятся в них вернуться. Но ежели бы мы в течение какого-то времени общались бы друг с другом, с такими, в которых бы жил Христос, и сиял, и творил в каждом из нас, а потом бы все мы его потеряли – думаю, что мы испытали бы то, что я в своем сне, в котором встретил Александра без Христа.