Сын человеческий. Об отце Александре Мене

Я поверил сразу, потому что невозможно было длиться тому, что представляла его жизнь в последние месяцы – сплошное сверкание энергии, сплошной полет духа, невозможная свобода, которая перекрывала законы времени, пространства, физических ограничений, свойственных человеку. Это была невероятная демонстрация природы «безмерного в мире мер». Я интуитивно чувствовал, что в мире мер такое долго продолжаться не может, мир мер не выдерживает безмерного, для него оно – преступно. Для него преступен Дух, Поэзия, Благая весть. Во всяком случае, в чистом их виде. Мир мер, среднестатистический мир всегда стремился адаптировать Благую весть под себя, под свои «человеческие, слишком человеческие» правила. Чудо не может сверкать в этом мире столько, сколько хочет. А могло бы…

О. Александра убили в утро того дня, и когда мы сидели на лекции и ждали его, он уже много часов как был мертв.

...

Божественное сыновство преобразило и возвысило его человеческую природу с единственной, кажется, целью – нести огонь преображения остальным людям, выводя их из страны забвения и омраченности в страну, им от Бога принадлежащую, – в Реальность, Свет и Жизнь.

Прощание, равное встрече

Через день, ближе к вечеру я был в Новой Деревне. Гроб с телом священника поставили посередине церкви, и около него дежурили прихожане.

Я оказался одним из них и стоял рядом с гробом, кажется, довольно долго. Со мной творилось что-то непонятное – какие-то конвульсии и гримасы.

Последний раз я видел это лицо, ставшее для меня иконой еще при жизни о. Александра. Смысл иконы – проводить Божий свет. О. Александр делал именно это. Насколько я понимаю – всю жизнь и в любых обстоятельствах.

Потом были похороны, толпы народу в церковном дворе, куда я так и не сумел протиснуться, десятки автомобилей по обочинам шоссе, приехавших из Москвы. Под конец я все же вошел в ограду, пробрался к левой стене храма. Что-то говорил митрополит Ювеналий, потом, кажется, о. Владимир Лапшин. Было синее небо, светило солнце. Гроб понесли к выкопанной могиле и предали земле. Все было нереально.

Я еще не знал, что буду приезжать сюда, к этому месту между деревьями, пока еще без креста, но уже с цветами – год за годом, обретая здесь помощь, совет и силы.

* * *

Незадолго до того дня я встретил его на крыльце церкви, спешащего на службу. Был солнечный летний день – синее небо, шум листьев в ветре над церковью. Он задержался. «Давно мы с Вами не разговаривали, Андрюша. Ну, ничего, в ближайшее время найдем возможность».

* * *

23 года прошло. Встреча с подлинностью у разных людей происходит по-разному – в радости, созерцании природы, в страдании или когда Бог постучится в сердце. В моей жизни эта встреча началась с общения с о. Александром и углубилась благодаря уроку его смерти и дальнейшей жизни.

Все эти годы я приезжал к нему на могилу. Зимой и летом – иногда с цветами, иногда забыв купить, а иногда было и не на что. Однажды в кризисный момент жизни я с большим трудом добрался сначала до Пушкина, потом до Новой Деревни. Дойдя наконец до могилы, обессиленный, больной и вымотанный, я сел рядом с могилой на землю. «Вот так вот, батюшка, – пошутил я с трудом, – все ж таки доехал». И я услышал ответ…

Мне сейчас не очень хотелось бы вдаваться в тонкие свойства не совсем привычного общения, которое Церковь называет «общением святых», это тема для многих одиозная, и по праву. Слишком часто я слышал, как люди заявляли, что ими руководит Бог, что они получают от него указания напрямую, а как потом выяснялось, эти «указания» приводили людей к печальным последствиям. Тут много бывает и обыкновенной болезни. Думаю, что и мой опыт не чист на 100 процентов, все же иногда включается воображение, а потом еще и многое забывается или подгоняется памятью под готовые шаблоны.

Я мог приехать на могилу запутавшийся и обессиленный, но после получаса внутреннего контакта я был другим – входили ясность и вдохновение. Приходили силы и определенность. Приоритеты вставали на места. Входила уверенность.