Сын Эльпиды, или Критский бык (СИ)

- Я вовсе не хотел тебя обидеть, только познакомиться! - сказал критянин. - Я уже знаю на моем судне всех, кроме тебя, - а ты назвал только свое имя.

Я теперь не сомневался, что при желании он бы справился со мной играючи; и мне самому уже сделалось стыдно за несдержанность.

- Я Питфей, сын Никострата… из города Линда, - сказал я, потупившись. - Я плыву на Крит, чтобы взглянуть на древние храмы великой богини, а потом отправлюсь в Египет.

Это все прозвучало, как мне показалось, очень по-детски; я покраснел. Но триерарх надо мной не смеялся - он снова внимательно меня разглядывал: и рассмотрел мой амулет.

- Такие украшения у нас делали тысячу лет назад и еще раньше, - сказал Талассий. Он протянул руку и тронул моего бычка. - У тебя на Крите есть родня или знакомые?

Я мотнул головой: даже слишком поспешно.

- Нет, никого, господин.

Талассий улыбнулся.

- Ну что ж, тогда я могу свести тебя с одним моим старым товарищем, который поможет тебе устроиться. Он тоже моряк и начальник кораблей - его зовут Критобул. Зуб даю, ему понравится твой оберег!

И миноец захохотал, довольный своим остроумием. Я сразу рассердился и очень растерялся. Может, это какое-то мошенничество? Но в чем подвох? У меня, конечно, имелись с собой деньги - но для капитана грабить таким странным способом…

Неожиданное воспоминание заставило меня похолодеть. Критобул! Матушка говорила, что у нас был знакомый моряк-критянин с таким именем: но больше она ничего о нем не рассказывала. И мы уже давно не имели дела ни с какими критянами.

И тут я решился.

- Благодарю тебя, господин. Я принимаю твое предложение, - сказал я, посмотрев в дерзкие светло-карие глаза собеседника. - Я могу…

Я запнулся, протянув руку к поясу с деньгами. Право, я совсем не знал, как заплатить за такое великодушие.

Талассий, широко улыбаясь, хлопнул меня по плечу.

- Не обижай меня, мальчик. Я помогаю тебе, потому что ты мне понравился, - он склонился ближе и опять коснулся пальцем моего амулета. - И потому, что ты чтишь нашу великую богиню! - прибавил триерарх совершенно серьезно.

Я прикрыл глаза, ощущая, как жжет меня фигурка быка. Это было одно из тех мгновений, которые проносятся через всю жизнь: я почувствовал свою мойру* - прикосновение судьбы…

Когда Талассий ушел, я снес свои вещи в трюм, где находилось мое спальное место, и прикрыл холстиной. А потом немного обследовал корабль - сунулся куда было можно; свесившись через борт, рассмотрел гребцов на нижней палубе. Меня удивило, что это, по всей видимости, были вольные люди: и, судя по небольшому росту и комплекции, тоже критяне или критские греки!

Здесь не было ни барабанщика, задававшего ритм, ни надсмотрщиков: и это, надо сказать, мне понравилось. Команда Талассия, похоже, трудилась слаженно и охотно - и, весьма возможно, его приятель Критобул тоже был неплохой человек и хороший хозяин своим людям…

Потом, опять устроившись на палубе, я достал свою кифару, которую принес с собой: она занимала значительное место в вещевом мешке. Инструмент было вредно держать в сырости - а пальцы быстро теряли гибкость и чувствительность, если их не упражнять. Дома я даже занимался плетением из лозы и соломки, чтобы оставаться в форме.

Я надел на большой палец костяной плектр* и попробовал защипнуть струны.

И тут, на мою беду, мимо опять проходил Талассий - ему, казалось, всегда до всего было дело…

- Э, да он музыкант! - воскликнул миноец так, что на его голос обернулись все, кто сидел и стоял поблизости. - А петь ты умеешь, малый?

Я встал с места, стараясь не покраснеть.

- Да, господин!

Талассий засмеялся, поправив повязку на лбу.

- Ну так спой нам! Поплывем веселей! Верно, ребята?

Матросы и гребцы согласно зашумели.

Я хотел было решительно отказаться; но на меня смотрели уже все… и триерарх обещал мне такую услугу. Я кивнул.

- Хорошо, только кифара для этого не годится.

Я убрал свой драгоценный инструмент. Потом выпрямился и, тряхнув отросшими волосами, запел задорную песню о фиванцах, отправляющихся в поход: эти бравые воины всегда сражались, ели и спали вместе. Местами она была откровенно непристойной - но матросы отвечали на соленые словечки громовым хохотом, а скоро начали подтягивать.

Песня понравилась всем. Я поклонился, подождал, пока стихнут хлопки… а потом завел другую, в том же роде. Я исполнил несколько веселых кабацких песенок; а после взял в руки кифару и начал мелодию серьезнее и торжественнее - пеан* Аполлону. Я завладел настроением этих незнакомых слушателей - и даже голос ни разу не сорвался, как бывало в отроческие годы.

Когда я устал и смолк, кто-то поднес мне своего вина; а потом несколько критян и один родосец бросили мне монетки, медные оболы. Очевидно, они посчитали, что я этим кормлюсь.

Что ж, не самое худое призвание. Я поклонился, подобрал медяки и сел, чтобы передохнуть и подумать, о чем петь дальше.

Триерарх подошел ко мне снова.

- Отлично поешь, Питфей из Линда! Кто твой учитель?

- Моя мать, - признался я после паузы. - Эльпида из Коринфа.

Он сперва изумился, конечно. А потом сказал:

- Счастлив ты, имея такую мать. И я рад, что узнал тебя.