Сын игромана

Она пожала плечами: у него есть очень уютная комнатка на четвертом этаже, но сидеть он предпочитает здесь, в пустом классе. Что же ему все-таки надо, этому Артуру Федоровичу? Неужели вправду влюбился? Но почему тогда в нем ощущается какая-то неискренность, принужденность, словно человек себя заставляет?..

О том, что его заставляет кто-то другой, она даже не подумала. Ей такое и в голову не могло прийти.

* * *

Поднимаясь по лестнице, Людмила набрасывала в уме план разговора с методистом. Но как только она вошла в учительскую и увидела телефон на столике со снятой, лежащей рядом трубкой, ее пронзила догадка – это не методист. Вот и дождалась, начинается… Ким как будто выпрыгнул из слухового отверстия трубки чуть раньше, чем зазвучал его голос:

– Здравствуйте, Люда-сан! Узнаете? Вы не оставили мне своего мобильного, поэтому пришлось воспользоваться школьным телефоном. Не ожидали меня услышать?

– Не ожидала. А что вас, собственно, заставило позвонить?

Он чуть-чуть помолчал, видимо, не был готов к тому уравновешенному, даже, пожалуй, безразличному тону, которым она с ним разговаривала.

– Я часто думаю о нашей последней встрече. Чаще, чем мужчина должен думать о женщине. Может быть, и вы меня вспоминаете?

– Только в связи со своим учительским долгом.

– То есть чтобы устроить мне неприятности?.. А я вот полагаю, что скоро вы станете вспоминать меня часто… очень часто! Постоянно станете вспоминать, просто забыть не сможете… – он рубил фразу на куски, словно взвинчивая каждый из них Людмиле в мозг. – И учительский долг будет тут не при чем!

– Я не поняла – вы чем-то угрожаете?

– А хоть бы и угрожаю! Только не думайте обо мне слишком обыденно: я не намерен вынырнуть перед вами из темноты, как какой-нибудь примитивный хулиган. В моем распоряжении более утонченные методы…

– Помощь Ямалы, я полагаю? Знаете, ведь таким путем ничего не добьешься…

– Вы не правы, учительница, – теперь Ким чувствовал себя на твердой почве и спокойно чеканил каждое слово. – Вы в корне не правы. Именно таким путем достигается очень многое, можно сказать, в с е!

– Так уж и все, – усмехнулась Людмила, хотя на душе у нее было невесело: от слов Кима действительно веяло какой-то угрожающей силой.

– Ваша правда, есть исключения, на которых эта сила не действует. Точнее, кто знает, как от нее защититься. Но лично вы к этой категории не относитесь…

Это уже было интереснее.

– Почему не отношусь?

– Потому что в противном случае я бы уже знал об этом… Итак, вы по-прежнему не хотите добровольно принять мое приглашение?

– А куда вы меня приглашаете?

Ее сердце забилось чуть быстрее, ибо само это слово, исходящее из мужских уст, не может оставить женщину равнодушной. Не так уж важно, куда именно тебя пригласят – в театр, в ресторан, на прогулку, – лишь бы мужчина таким образом признался, что нуждается в твоем обществе…

– Может быть, вы подумали, я имею в виду какие-нибудь увеселительные места? – тут же спросил Ким. – Театр, ресторан, пикник?.. Да запросто! Но только не это главное. На самом деле я приглашаю вас в новую жизнь…

– Замуж? – удивилась Людмила столь стремительному развитию событий.

– Замуж? – с презреньем переспросил он. – Бумажка из ЗАГСа, отметка в паспорте? Все это посвященному человеку ни к чему. Но я готов согласиться и на эту житейскую пошлость, если буду уверен в главном…

– В чем именно? – спросила она, хотя сама уже смутно догадывалась.

– В том, что мы с вами – две половинки, призванные к совместному служению океану сущего… Тому, который все создает и сам же все поглощает… И он умеет награждать служащих ему…

– Но я не разделяю ваших взглядов! Я вообще не религиозна, а если почувствую необходимость…

– И что тогда?.. – нетерпеливо перебил Ким.

– Не факт, что мой выбор был бы таким, как ваш, – закончила Людмила. Она старалась говорить твердо, хотя против воли пугалась его ожидаемой реакции.

– Православием, поди-тко, интересуетесь? – ерничая, спросил Ким. – Куда деды-бабки, туда и мы?.. А Россия-то наша – страна не без духовных традиций?..

– Не вижу ничего смешного, – парировала Людмила.

Для нее деды-бабки действительно кое-что значили. А еще писатели, с которыми она подчас беседовала, глядя на их портреты. Тот же Гоголь, например, поместил во главу угла своей жизни и творчества православную идею. А Достоевский, а почти современный ей Солженицын…

Оставив насмешки, Ким заговорил тихим свистящим голосом, как будто слова с трудом прорывались сквозь душившую его ярость:

– Ваше косное мышление доказывают, что с вами не нужно ничего обсуждать. И вообще не стоит церемониться. Скоро мы поговорим по-другому… Ну старый осел, если он опять ничего не сделает!.. – добавил он словно про себя: в драматургии такие реплики обозначают ремаркой «в сторону».

– Я вас не поняла, – сказала Людмила дрожавшим голосом. Ее сердце сжало каким-то тоскливым предчувствием.

– Скоро поймете!

25