Сын капитана Алексича

А Игорь сказал уверенно, категорично:

— Любит папа дешевую популярность. Хлебом не корми, дай покрасоваться перед народом.

Потрашев натянуто улыбнулся, но дед спросил серьезно:

— Что значит — покрасоваться перед народом?

— Ну, например, назвать дворника по имени-отчеству, — ответил Игорь, — или штукатура поздравить с днем рождения, похлопать по плечу чистильщика на улице, — так, чтобы видели все! — И повел глазом в сторону Потрашева. — Мне иногда думается, папа, что ты специально все имена-отчества наизусть, как стихи, заучиваешь, и когда у кого день рождения или свадьба… Что, неправда?

— Да ну тебя! — с досадой сказал Потрашев и посмотрел на отца.

Старик улыбался, но не сказал ни слова.

Спустя несколько дней Потрашев поспорил с отцом. Это была не ссора, скорее именно спор, но оба не хотели уступить друг другу.

Вечером, когда Потрашев вернулся домой, отец сказал:

— А все-таки неправильно вы делаете!

— Что неправильно? — спросил Потрашев, неохотно отрываясь от газеты.

— Я сегодня гулял по городу, видел ваш новый магазин «Двадцатый век».

— А что, хорош? — с гордостью спросил Потрашев. — Погоди, мы еще свою «Березку» откроем, не хуже, чем в Москве.

Он посмотрел на отца. Глаза старика казались грустными.

— Зеркала всюду, на окнах бархат, столики полированные, — сказал отец. — А возле автоматов с майонезом — очередь как отсюда до булочной.

Потрашев развел руками:

— Очередь. Это, так сказать, бич, который пока еще…

— А я бы вот что сделал, — перебил отец и загнул один палец. — Перво-наперво бархат долой, зеркала к черту, проще, проще надо все делать, а на эти деньги… — Он передернул плечами. — Ты знаешь, как живут рабочие с машиностроительного завода?

— С машиностроительного? — переспросил Потрашев, припоминая.

— Да, с машиностроительного. Магазин вот вы открыли, словно парикмахерский салон, для текстильщиков общежития возвели — сплошная показуха, понастроили дворцы в самом центре и гостей туда возите, — дескать, вот, мол, мы о рабочем классе заботимся, душой болеем…

— О чем ты говоришь? — сухо спросил Потрашев.

— А о том, что рабочие с машиностроительного до сих пор в бараках живут.

Потрашев неторопливо, аккуратно сложил газету. Он нарочно выгадывал время, чтобы сдержать себя. Сощурясь, посмотрел на отца.

— Ты откуда знаешь?

— Ходил по городу. Зашел на Мельничную улицу. Гляжу, хибарки стоят, ветер дунет — и развалятся. Лучше бы общежития приличные построили, переселили бы рабочих, а в вашем «Двадцатом веке» поменьше бы зеркал да бархата понасовали. На эти деньги можно бы, честное слово, новый дом отгрохать!

Потрашев постарался улыбнуться, но внутри у него все кипело.

— Ладно, — сказал он, заставляя себя говорить привычно мягко. — Не будем сейчас об этом…

— Почему не будем? — спросил отец.

Но тут вмешалась невестка. Она быстро заговорила о том, как много и упорно работает Игорь в институте, как устает, ни днем, ни ночью нет отдыха, и как это можно до такой степени загружать студентов…

Отец не слушал ее, все порывался перебить, говорить о своем, но она не сдавалась, продолжала жаловаться на педагогов, на общественную нагрузку, сетовала на ослабевшее здоровье Игоря и в конце концов одержала победу: старик устало нахохлился и уже не пытался перебить ее.

Так разговор об общежитии заглох в самом начале. Но Потрашев затаил некоторую обиду на отца.

Чего он лезет не в свое дело? Зачем вмешивается туда, куда ему вовсе не следует вмешиваться?

Отец был беспокойным и в общем-то бестактным. Потрашев давно уже жил отдельно и даже не представлял себе, что старик стал таким бестактным и назойливым!

— В вашей газете пишут — снабжение города поставлено очень хорошо, лучше и быть не может, — после долгого молчания сказал отец. — А в магазинах ни грамма овощей. Это в такой-то области!

— Временные трудности, — заверил Потрашев. — Конечно, заготовительные организации осенью немного прошляпили…

— Вот так и писать следует, — настаивал отец. — Правду. Только правду. А то на газетном листе — полное благоденствие, а в магазинах — один лишь хрен и больше ни хрена! Как после этого люди будут к вам, начальникам, относиться?

Потрашев улыбался: ну что с ним спорить! Но в душе нарастало раздражение. Что ему надо? Кажется, уж его-то это вовсе не касается. Живет себе у сына, горя не знает, а туда же…

Иногда, не сдержавшись, он говорил жене:

— Честное слово, с кем не живешь, того не знаешь…

— Успокойся, Костя, — увещевала его жена. — Бог с ним…

— Нет, правда, отец совсем не такой, каким я его себе представлял…

— Старость, — утверждала жена. — К старости люди меняются… — И, сложив маленькие, холеные ладони, просила: — Только не ссорься. Потерпи еще немного, он же уедет, и опять все будет спокойно…

Однако отец, как видно, не собирался уезжать. Каждый день отправлялся ходить по городу, возвращался обычно с новостями и претензиями:

— Во дворе сельскохозяйственного института ржавеет под снегом столько всяких машин — и жатки, и плуги, и сеялки. За них же деньги плачены, народные деньги, ну на что это похоже!