Сын Красного Корсара. Последние флибустьеры

Уверенные в том, что найдут какое-нибудь мертвое или умирающее животное (потому что жестокие и жадные грифы набрасываются даже на живых животных, которые не могут защищаться), двое приятелей кинулись вперед и очень скоро заметили возле корней огромной пальмы распростертое тело животного, внешне напоминающего кабана, только с более толстой и грубой щетиной.

– Тапир! – закричал де Гюсак. – Сколько я их убил, когда жил среди индейцев!..

– Странный зверь: живет в одиночестве, в лесных чащах; вместо носа у него – своеобразный хобот, которым он пользуется, чтобы выкапывать корни.

– Давно ли он погиб?

– Я не чувствую никакого неприятного запаха. Попробую пощупать его мясо. Кожа-то у него еще не обмякла.

Дон Баррехо погрузил руки в тело животного и упал ничком под хруст костей. И в то самое время, как тело подавалось, словно оно было пустым внутри, три или четыре странных существа выскочили наружу и попытались удрать.

– Хватай!.. Хватай!.. – закричал де Гюсак.

Быстро вскочивший на ноги дон Баррехо устремился с поднятой аркебузой за четырьмя мелкими зверьками, величиной с кролика, у которых вместо шерсти виднелись какие-то гибкие чешуйки желтоватого цвета, казалось накладывавшиеся одна на другую.

Грозный гасконец уже готовился перебить их прикладом аркебузы, как вдруг зверьки остановились, перевернулись и превратились в четыре костистых шарика.

– Эгей! – закричал он. – В какую игру вы со мной играете?

Он попытался ударить один шарик и быстро убедился, что это ни к чему не приведет. Чешуйки на спинке зверька оказали такое сопротивление, что впору было опасаться за сохранность приклада.

– Эй, де Гюсак, – крикнул дон Баррехо, – может, довольно уже? Эти чудища не хотят раскрываться.

Бывший трактирщик хохотал до упаду, но с места не сдвинулся.

– Плут!.. Ты смеешься надо мной и моими стараниями?

– Оставь их, дон Баррехо. Костные пластинки тату[122], мой милый, выдержат даже пулю.

– И ты хочешь их отпустить?

– Ни в коем случае. Они так же вкусны, как сухопутные черепахи.

– Тату!..

– Называй их броненосцами, если тебе так больше нравится.

– Теперь я вспомнил. Несколько таких зверьков я видел в Панаме. А как мы их унесем?

– Прямо в руках, а потом бросим в костер – пусть жарятся в собственном жире.

– Но я бы хотел все-таки узнать у тебя, потому как ты мне кажешься более образованным, что эти зверьки делали рядом с тапиром?

– Видишь ли, тату питаются падалью, как и грифы, как и кондоры. Когда они находят мертвое животное, то забираются внутрь трупа и мало-помалу его пожирают, оставляя только шкуру да кости.

– Стало быть, у того длинноносого животного и мяса-то не осталось?

– Ни кусочка, – подтвердил де Гюсак.

Дон Баррехо пригладил усы и посмотрел на бывшего трактирщика, не спускавшего глаз с четырех броненосцев.

– Ну и что ты, в конце концов, хочешь на ужин?

– Я бы не отказался от четырех жареных тату.

– Но они же питаются тухлым мясом. Значит, и у них самих наверняка отвратительный вкус.

– Попробую доказать тебе обратное.

– С твоим умением мы кончим тем, что начнем есть змей, – сказал дон Баррехо.

– О, сколько змей я скормил кацику – и ни разу не слышал от него жалоб.

– Tonnerre!.. Это какой же желудок был у этого индейца? Он глотал гремучих змей, словно макароны.

– Но без головы. Хватай тату, прежде чем они раскроют свои пластины и убегут, и пойдем в лагерь. Думаю, Мендоса уже беспокоится.

Они забрали четырех тату, упрямо прячущихся в своих панцирях, и пустились в обратный путь, внимательно наблюдая за метками, которые они делали на стволах деревьев, и оставляя их с правой стороны. Так они легко отыскали костер, зажженный баском, обнаружив своего приятеля с ружьем в руках; Мендоса в кого-то целился.

– Стреляешь в попугаев? – пошутил дон Баррехо.

– Тот, кто рыкнул мне прямо в лицо, когда я нагнулся, чтобы набрать сухих веток, был таким огромным попугаем, что мог бы испугать даже гасконца.

– Ты должен был убить его, ощипать и испечь на углях. Какой бы это был сюрприз для проголодавшихся товарищей!..

– Поди-ка поймай его за хвост.

– Попробуем, – сказал де Гюсак. – Какого он роста?

– Да с мастифа.

– А какой масти?

– Рыжей.

– Понял. Речь идет об американском льве. Ну, это так говорят: с африканскими львами он не имеет ничего общего; ни ростом, ни силой, ни гривой он с африканцами не сравнится.

– Он опасен? – спросил грозный гасконец, в котором жил дух воина.

– Хотя масса у него невелика, но порой он может напасть даже на человека, да с такой отвагой, какой не встретишь у ягуара.

– Он ушел?

– Он услышал, что вы идете, и исчез в лесу, – ответил Мендоса.

– Доброго пути, – сказал дон Баррехо. – Если он попробует нарушить наши планы на ужин, то получит свое, клянусь крепостной пушкой!.. А теперь, старший повар индейцев-людоедов, займись-ка этими животинками, которые никак не хотят раскрывать свои панцири.

– Будет исполнено, – ответил бывший трактирщик, бросая в пламя четверых тату. – Они прекрасно сварятся в своей скорлупе и при этом не потеряют много жира. Если бы ты побыл хоть месяц под моим началом, тоже выбился бы в старшие повара.