Сын негодяя

«Однажды в расположение нашей части привезли двух пленных американских парашютистов и заперли в бараке. В ночь с 3 на 4 июня 1943 года я был в карауле вместе с неким Перейрой Роже. Около полуночи я подговорил Перейру и выпустил парашютистов. И только в половине шестого дежурный офицер обнаружил побег».

Инспектор Бав наверняка поднял голову и уставился на тебя. Потом с сомнением посмотрел на комиссара Арбонье. Теперь этот юный предатель утверждал, будто спас двух союзников.

Я налил себе пива и подошел к открытому окну. Небо застилали тяжелые дождевые тучи. Должно быть, полицейские попросили тебя повторить. Что-что? Ты, обвиняемый в измене, и некий Роже Перейра, двое французов в нацистской форме NSKK, освободили двух американцев, сбитых над Фламандией, «открыв дверь барака ключом, который висел снаружи».

Наверно, комиссар улыбнулся и воскликнул:

– Вот это да! Потрясающе!

И что же дальше? Какие последствия имел этот побег? Немецкая полиция провела расследование? Подозреваемых допросили с пристрастием, чтобы разоблачить перебежчика, позволившего улизнуть двум врагам? Нет, ничего подобного.

«Поскольку виновных не нашли, весь караульный взвод посадили под арест на трое суток». Трое суток? Да это подарок! Мало того: «Тогда же мне дали отпуск на неделю, чтобы повидаться с больным отцом». И вот ты, молодой француз в немецкой форме, снова свободен и ни в чем не виноват.

* * *

Полицейские записали и этот новый фортель, не задав никаких вопросов. А ты, чтобы заморочить им голову, продолжал смешивать правду и ложь. Прямо сейчас, сидя в комиссариате, выдумывал и разыгрывал перед ними свою жизнь, причем совершенно сознательно. У правосудия уже имелось две причины, чтобы поставить тебя к стенке: дезертирство из французской армии и вступление в Легион «Триколор». Но прежде чем тебя прикончить, победители желали разобраться, каковы были твои истинные побуждения. Если вообще они у тебя были. Чем дальше я читал твои показания, тем больше убеждался: тебя просто манили приключения. Ты упивался ими, не думая о добре и зле, предательстве или патриотизме. Менял военную форму, как театральные костюмы, выдумывая каждый раз новую роль и каждый раз переписывая сценарий.

Ты хорошо понимал одну-единственную вещь: тебя все ищут. Ты ведь, по сути, был ребенком, папа. Изворотливым, как деревенский проказник, который что-то натворил и смылся от жандарма, – изворотливым, но ребенком. Четыре годы войны были для тебя большим школьным двором, где так хорошо резвиться. Игрой на переменке. Ты не дезертировал, а прогуливал уроки. Сбегал из французской армии, из «Триколора», из NSKK, как школьник сбегает с уроков. Дознаватели явно были сбиты с толку. Высокомерие коллаборанта? Отчаянная гордость побежденного? Ни того ни другого. Ты не из тех предателей, которые отказываются от того, чтобы им завязывали глаза перед расстрелом. И не из тех, кто униженно плачет и отрицает свою вину. Ты даже не похож на мерзавцев, которым благодаря оккупантам удалось нажиться или насладиться властью. Нет, полицейские пытались столкнуть вниз канатоходца. Они имели дело со скоморохом, фокусником, ярмарочным плутом. Каждый допрос походил на партию втемную или игру в наперстки. Где эта карта? Здесь? Нет, тут. А под каким наперстком шарик? История твоя была сногсшибательной, но в целом, возможно, вполне достоверной. Это сейчас, когда я перечитываю твой сценарий эпизод за эпизодом, он кажется мне абсолютно неправдоподобным.

Но время массовых приговоров прошло, поэтому полиция добросовестно исполняла инструкцию номер 202. Давались все новые следственные поручения. В деле полно материалов, добытых усилиями десятков жандармов, сыщиков и их помощников. Все делали свою работу. Искали истину в том, что ты наплел.

Например, 27 июня 1945 года следователь Вюлье послал запрос с грифом СРОЧНО в комиссариат парижского квартала Бельвиль. Ты сказал ему, что родители Перейры, парня из NSKK, вместе с которым ты освободил американских парашютистов, держали там химчистку. Четыре месяца спустя 5-й отдел полиции Бельвиля ответил лилльскому юристу: «Попытки найти в квартале Бельвиль человека по имени Перейра Роже оказались безрезультатными».

Полицейские скрупулезно записывали твои россказни, даже если ни на грош им не верили. Комиссар слушал тебя часами, инспектор переводил твои слова на казенный жаргон: «Я двинулся в обратный путь, а затем сел в поезд».

Ты был необычный изменник. Твои показания складывались в целую эпопею.

Ты поехал в отпуск все в той же форме NSKK через всю оккупированную Бельгию, потом через Францию до Лиона. И заехал на несколько дней в Луару повидаться с родителями.

– Я сам видел его одетым как немец, – сказал мне много позднее твой отец.

Где-то там, между Лионом и Сент-Этьеном, ты встретил Полетту. Молодую работницу, мать четырехлетнего ребенка. И влюбился в нее. Предложил ей бежать в Швейцарию. Почему в Швейцарию?

«Я намеревался явиться в консульство какой-нибудь из стран-союзников и попросить отправить мен в Англию», – так ты ответил следователю.