Сын предателя

 Решительно Фёдор Иванович направился назад, в Адресное Бюро в последней надежде разобраться с этой путаницей. Девушка выслушала его сбивчивую речь, спросила, кем он приходится Лубиным, после чего объяснила, что скорее всего данные ещё не поступили насчёт новой квартиры его сына, так  как он всё ещё прописан в старом доме.

 -Вы сходите в паспортный стол Октябрьского района, там вам точно всё и скажут.

 Фёдор Иванович шёл на вокзал чуть не плача. Деньги его не позволяли остановиться в гостинице, на вокзале не осталось сил ночевать на этих твёрдых скамьях под взглядом дежурного милиционера, следившего, чтобы пассажиры не засыпали. Да и питаться пирожками, запивая дорогим кофе в буфете при вокзале приходилось экономно, чтобы не ходить в платный туалет слишком часто. Единственной надеждой оставалось написать письмо, зная, что сын жив, и уж как-нибудь адресата почта найдёт и даст знать сыну об отце, который ещё жив.

 Правда, гордиться его сыну таким, как он, отцом едва ли большая радость.

 К огорчению Фёдора Ивановича в кассе билетов в сторону города Акмола на этот день не осталось. Кассир предложила купить билет в  предварительной кассе или придти завтра пораньше утром. Время ещё было не позднее, послеобеденное, слоняться по вокзалу или сидеть на лавке было невмоготу. И решился Фёдор Иванович в последний раз попытать счастья. Сел он опять на трамвай, стараясь не забыть, что на остановке - улица Кирова надо выйти и где-то там искать Паспортный стол во дворах. Он помнил объяснения одной женщины, которая сокрушалась по-поводу такого скрытного расположения этого старого двухэтажного здания, в котором и расположился не так давно этот Паспортный стол.

  Пока полз трамвай вслед за впереди идущим, Фёдор Иванович в  полудрёме вспоминал, как в лагере сидевшие кучно после войны ленинградцы сокрушались по поводу убийства Сергея Мироновича Кирова. Он иногда удивлялся их смелым высказываниям, что если бы Киров был Генеральным, то не было бы этих безобразий, и не сидели бы они ни за что, ни про что в этой глухомани. Блатные высмеивали их за такие речи, сдавали с удовольствием охране, потому что сидеть им полагалось при любом Генеральном, и никакой разницы от смены начальства им, социально близким, не намечалось.

 Ленинградцев Фёдору Ивановичу было жалко за то, что и обувь у них урки отбирали, и одежду, потому что интеллигенты эти стеснялись драться за жизнь, отчего и мёрли тоже кучно.

 -Остановка Кирова! - раздалось в динамике где-то над ухом Фёдора Ивановича. Он поспешно поднялся с сидения и вышел из вагона. Полнейшее непонимание, куда идти, его охватило при виде этого перекрёстка. В памяти возникла картина улиц  с деревянными домами, по которым по одной колее с разъездами ходил трамвай.

 Он обратился к пожилой женщине с вопросом и, к своему удивлению и радости, узнал, что

 она как раз идёт в Паспортный стол.

 Скорость у женщины была чуть выше, отчего она изредка останавливалась и поджидала его. Фёдор  Иванович добирался до неё, благодарил за заботу, и это продолжалось до самого здания.

 Они  вошли в дверь гуськом. Фёдор Иванович только тогда успокоился, когда встал у стойки перед женщиной, внимательно смотревшей на него.

 -Гражданин, говорите! - потребовала она с чисто милицейской краткостью.

 -Мне бы  сына найти, - сразу оробел Фёдор Иванович.

 -Ваш паспорт! Имя, отчество, фамилия сына, число, месяц, год рождения?

 Фёдор Иванович сообщил имя, отчество, но дальше замялся, стал путаться.

 Женщина  посмотрела на него чуть мягче.

 -Ну, год-то хоть помните? И дату приблизительно?

 Наконец, договорившись до  какой-то определённости, она начала копаться в делах. Фёдор Иванович сел на свободный стул у стола, потянул ноги, почувствовал облегчение. Так сидел он минут десять, почти стал клевать носом, когда женщина позвала его к стойке.

 -Ваш сын, Пётр Фёдорович Лубин, десятого января тысяча девятьсот тридцать восьмого года рождения, находится на постоянном лечении в Психиатрической больнице посёлка Постол.

глава 65

 Зима тянулась, мало радуя иззябшее тело. В городе с исчезновением деревянного Ижевска как-то постепенно стали исчезать общественные бани. Их стали заменять комфортные сауны с бассейном и дорогим обслуживанием. Появились всевозможные тренажёрные залы, фитнес-клубы. Для бедных пенсионеров оставались квартирные ванны и души. Деревянный Ижевск ютился где-то на окраинах, лепил добротные баньки два метра на три и даже  меньше.

 У Николая Фёдоровича баня была, и была добротная. С новой ванной, с железной печкой, которая нагревала семь квадратных метров довольно быстро. Но проблема была с дровами и с водой. Всё это требовало дополнительного труда. Надо было напилить, наколоть, принести, разжечь, а сил было не так много. И баня стояла замёрзшая, а дрова не пиленые и не колотые. Да и бак в бане - без воды. Сам же Николай Фёдорович окунал космы свои в сугроб, в нём же мыл и остальные части тела.