Сын цирка

– Бет! – попыталась сказать Нэнси, но голос ее снова не послушался.

С другой стороны решетчатой перегородки вдруг зажегся свет, и тени от испуганных крыс заметались по потолку. Сквозь решетку Нэнси видела, как Бет, полностью открыв противомоскитную сетку, искала травку для своей трубки, когда перед ее кроватью возникла голая, чайного цвета фигура. Большие руки Рахула прятали за спиной саперную лопатку. Ее черенок удобно расположился вдоль изящной ложбинки спины, а полотно укрылось между его лопатками.

– Привет, – сказал Рахул Бет.

– Привет. Ты кто? – спросила Бет.

Затем она ахнула, отчего Нэнси перестала смотреть в ту сторону. Нэнси лежала на спине, закрыв лицо душистым сари; она не хотела смотреть также и на потолок, поскольку знала, что по нему будут метаться тени крыс.

– Эй, ты кто такой? – услышала она голос Бет. – Ты мальчик или девочка?

– Я милашка, разве нет? – сказал Рахул.

– Да, ты точно… что-то особое, – ответила Бет.

По последовавшему затем удару саперной лопатки Нэнси догадалась, что Рахулу не понравился ответ Бет. Слову «особое» Рахул предпочитал прозвище Милашка. Нэнси выбросила душистое сари за противомоскитную сетку, надеясь, что попадет туда же, где она подняла его с пола. Потом она лежала с открытыми глазами, глядя в потолок, где взад и вперед сновали тени крыс, как если бы второй и третий удар лопаткой были для них стартовым сигналом.

Позже Нэнси тихо повернулась на бок, чтобы посмотреть, что за решеткой делает Рахул. Казалось, он совершает какие-то манипуляции над животом Бет, и вскоре Нэнси поняла, что Рахул рисует на ее животе. Нэнси закрыла глаза, ничего так не желая, как возвращения лихорадки, но и без того она была так напугана, что начала дрожать. Эта дрожь и спасла ее. Когда Рахул подошел к ней, зубы Нэнси отбивали дробь, как и раньше. Она мгновенно почувствовала, что в нем уже нет к ней сексуального интереса – только насмешка или просто любопытно.

– Что, снова эта мерзкая лихорадка? – спросил ее Рахул.

– Мне что-то мерещится, – ответила Нэнси.

– Да, конечно, дорогая, – согласился он.

– Я все пытаюсь заснуть, но мне что-то мерещится, – продолжала Нэнси.

– Что-то плохое?

– Пожалуй, – сказала она.

– А что именно, не хочешь сказать, дорогая? – упорствовал Рахул.

– Я просто хочу спать, – сказала Нэнси.

К ее удивлению, он поверил ей. Он раздвинул противомоскитную сетку, сел рядом на кровать и стал гладить ее между лопатками, пока дрожь не ушла, – Нэнси даже заставила себя ровно дышать, как в глубоком сне, при этом губы ее раскрылись, как если бы она была уже мертва. Он поцеловал ее в висок и в кончик носа. Она также почувствовала, как Рахул осторожно положил возле ее рук саперную лопатку. Она не слышала стука двери, но знала, что Рахул ушел, когда вокруг по коттеджу стали как безумные носиться крысы – они прыгали по кровати, скребли противомоскитную сетку, как если бы были совершенно уверены, что в коттедже не два, а три человеческих трупа и им ничего не грозит. Вот когда Нэнси почувствовала, что может встать. Если бы Рахул все еще был здесь, крысы так бы себя не вели.

В предрассветном свете Нэнси увидела, что Рахул разрисовал живот Бет, воспользовавшись пером и чернилами, которые принес прачка-дхоби. Это были черные несмываемые чернила и самая обычная деревянная ручка с простым широким пером – для маркировки белья. Рахул оставил бутылку с чернилами и ручку на подушке Нэнси, она же вспомнила, что подержала в руках и то и другое, прежде чем положить обратно на кровать… Отпечатки ее пальцев были и на этих письменных принадлежностях, и на черенке лопатки.

Она заболела сразу же по прибытии сюда, и все же у нее успело сложиться впечатление, что здесь какое-то захолустье. Так что едва ли ей удастся убедить местную полицию, что красивая женщина с пенисом маленького мальчика убила Дитера и Бет. И Рахул был достаточно умен, чтобы не опустошать пояс Дитера с деньгами – он взял пояс с собой, не оставив никаких доказательств ограбления. Он не тронул ни ювелирных украшений Бет, ни даже денег в кошельке Дитера; паспорта тоже были на месте. Нэнси знала, что бо́льшая часть денег была в дилдо, который она даже не пыталась открыть: он был липкий от крови Дитера. Она вытерла его мокрым полотенцем и упаковала в рюкзак со своими вещами.

Она подумала, что инспектор Пател поверит ей, если только она сможет вернуться в Бомбей, если прежде ее не задержит местная полиция. Нэнси подумала, что внешне все выглядело как преступление на почве страсти – любовный треугольник, где что-то пошло не так. А рисунок на животе Бет намекал на дьявольщину или, по крайней мере, на склонность убийцы к черному юмору. Слон был на удивление маленьким и неказистым – вид спереди. Голова больше в ширину, чем в длину, глаза разные: один из них – прищуренный, и вправду как бы подмигивающий. Из прямо висящего вниз хобота подобием веера расходились несколько линий – так дети изображают брызги из хобота, или из душевой насадки, или из сопла шланга. Линии эти тянулись до лобковых волос Бет. Весь рисунок был размером с небольшую руку.