В целом можно было предположить, что голубые крабы уже потрудились над тем, чтобы исказить картину произошедшего; да и соленая вода оказалась все-таки консервантом для предупреждения зловония. Фаррух легко определил, что несколько ударов по голове прикончили обоих, но на женском теле раны были хаотичнее. Предплечья и кисти были разбиты, указывая на то, что девушка пыталась защищаться; мужчина, очевидно, не ожидал удара.
Что Фаррух запомнит, так это нарисованного слона. Пупок убитой девушки был превращен в подмигивающий глаз; один из бивней был легкомысленно поднят, как если бы это был палец, ткнувший снизу в поля воображаемой шляпы. Нарисованные с детской непосредственностью короткие линии, расходящиеся из хобота слона, обозначали воду – «вода» как бы опрыскивала лобок убитой девушки. Такая издевательская метка останется в памяти доктора Даруваллы на все двадцать лет – он слишком хорошо запомнит этот рисунок.
Когда Фаррух увидел разбитое стекло, ему стало немного не по себе, но это быстро прошло. Вернувшись в отель «Бардез», он не смог найти кусок стекла, который удалил из ноги молодой женщины. А если этот осколок из тех, что лежали в могиле? – подумал он. Однако бутылки из-под содовой валялись повсюду. Кроме того, полиция уже сказала ему, что подозреваемый убийца был немцем.
Фаррух подумал, что версия убийства вполне в духе предрассудков местной полиции, а именно – что только хиппи из Европы или Северной Америки могли бы совершить двойное убийство, а затем опошлить его мультяшным рисунком. Как ни странно, но это двойное убийство и сам рисунок способствовали пробуждению творческих наклонностей доктора Даруваллы. Он обнаружил, что фантазирует, как если бы
Ортопедические успехи доктора принесли свои коммерческие плоды, поэтому ничего удивительного, что он снова стал представлять себя сценаристом. Но разве можно было
Фаррух наблюдал, как молодые женщины на борту парома не могли отвести глаз от прекрасного Джона Д. Внезапно доктор представил себе героя, как бы увиденного глазами этих молодых женщин. Сексуальная вспышка, вызванная мастерством мистера Джеймса Солтера, стала достоянием прошлого, всего лишь подробностью второго медового месяца, который для доктора Даруваллы остался позади. Убийства и коррупция говорили доктору гораздо больше, чем искусство литературы. И к тому же какую карьеру мог бы сделать Джон Д.!
Фарруху никогда не пришло бы в голову, что молодая женщина с большим дилдо видела тех же жертв убийства, что и он. Но двадцать лет спустя даже киноверсия этого рисунка на животе Бет живо отзовется в памяти Нэнси. Разве могло быть просто совпадением, что пупок жертвы стал подмигивающим глазом слона, а бивень неестественно задран? Лобка женщины в фильме не было, но были линии, расходящиеся к нему, и они свидетельствовали, что из хобота слона все еще лилась вода – как из насадки душа или из наконечника шланга.
Нэнси также запомнился красивый, невозмутимый молодой человек, которому ее представил доктор Дарувалла. Когда Нэнси впервые увидела фильм про Инспектора Дхара, она вспомнила эту усмешку. Будущий актер был достаточно крепок, чтобы без видимых усилий отнести ее вниз по лестнице; будущий киногерой был готов и развинтить проблемный дилдо, не выказав ни удивления, ни потрясения.
Все это она и имела в виду, когда оставляла свое бескомпромиссное сообщение на автоответчике доктора Даруваллы. «Я знаю, кто вы на самом деле, я знаю, чем вы на самом деле заняты. Скажите заместителю комиссара –
Нэнси знала, что никто не мог придумать для кино этот рисунок на животе Бет; создателю Инспектора Дхара пришлось увидеть то, что видела