Сын цирка

Достойно удивления, что они вообще выбрались живыми с Фэшн-стрит. Доктору Дарувалле удалось также убедить миссионера постричься. Если на то пошло, волосы у него и так были достаточно короткими, но доктор стал что-то говорить о жаркой погоде, и что станет еще жарче, и что в Индии многие аскеты и святые вообще бреют голову. Стрижку, организованную Фаррухом, осуществил один из трехрупиевых парикмахеров, что болтались без дела в конце торговых рядов на Фэшн-стрит, – он свел прическу Мартина почти к нулю. Однако и «бритоголовый» Мартин Миллс сохранял что-то от агрессии образа Инспектора Дхара. И сходство это выходило далеко за пределы узнаваемой фамильной усмешки.

Джон Д. говорил мало, однако был крайне категоричен – и, когда играл, всегда знал слова своей роли. Мартин Миллс, напротив, никогда не умолкал, но не были ли его слова тоже цитатами? Быть может, это была роль другого актера, истинно верующего человека, который то и дело лезет во все? Не были ли оба близнеца неудержимо категоричны? И тот и другой были определенно упертыми.

К великому удивлению доктора оказалось, что едва ли не большинство бомбейцев признавали Инспектора Дхара в Мартине Миллсе; хотя многие не находили никакого сходства между ними. Вайнод, хорошо знавший Дхара, никогда не сомневался в том, что Мартин – это Дхар. Дипа тоже знала Дхара, и она была равнодушна к славе кинозвезды, поскольку никогда не видела фильмов с ним. Инспектор Дхар как персонаж ничего для нее не значил. Когда Дипа увидела миссионера в приемной доктора Даруваллы, она тут же приняла Мартина Миллса за того, кем он и являлся, – за добродетельного американца. Но таковым она считала и Дхара. Если жена карлика никогда не видела фильмов об Инспекторе Дхаре, она видела появление Дхара на телевидении в рекламных роликах, посвященных больнице для детей-инвалидов. Дхар всегда воспринимался Дипой как благодетель и неиндиец. С другой стороны, у Ранджита не было никаких заблуждений относительно миссионера. Медицинский секретарь почти не находил в этом хрупком схоласте сходства с Дхаром. Ранджит даже не подозревал, что они близнецы; он лишь прошептал доктору Дарувалле, что никогда не знал о существовании брата у Дхара. Учитывая физическое состояние избитого Мартина Миллса, Ранджит предположил, что он был старше Дхара.

Первым побуждением доктора Даруваллы было скрыть Мартина Миллса ото всех. Он надеялся, что, как только довезет миссионера до Святого Игнатия, Мартина там будут постоянно скрывать. Фаррух хотел, чтобы Джон Д. сам решил, знаться ему с близнецом или нет. Но в приемной госпиталя или в кабинете доктора невозможно было оградить миссионера от общения с Вайнодом и Дипой. Затрудняясь сказать карлику и его жене, что миссионер – это близнец Дхара, доктор Дарувалла не знал, что ему делать и как оградить их от иезуита.

По инициативе Вайнода Мадху и Ганеш были представлены друг другу, будто тринадцатилетняя девочка-проститутка и десятилетний калека-попрошайка, на которого случайно наступил слон, могли иметь между собой что-то общее. К удивлению доктора Даруваллы, дети сразу же разговорились. Мадху очень обрадовало известие о том, что хотя бы больные глаза мальчика – если не больная нога, – возможно, скоро будут вылечены. Ганеш уже представлял, как он найдет себе занятие в цирке.

– С такой ногой? – спросил Фаррух. – Что ты сможешь делать в цирке с такой ногой?

– Ну, что-то он сможет делать руками, – заметил иезуит.

Доктор Дарувалла с опаской подумал, что иезуит обучен опровергать любые пораженческие аргументы.

– Вайнод! – умоляюще сказал Фаррух. – Разве может мальчик с такой хромотой быть подсобным рабочим? Думаешь, ему разрешат убирать лопатой слоновье дерьмо? Полагаешь, он, хромая, потащит тачку?..

– Клоуны хромать – ответил Вайнод. – Я хромать, – добавил он.

– То есть ты говоришь, что он может хромать и вызывать смех, как клоун? – спросил доктор Дарувалла.

– В палатка у повар всегда есть дело, – упорствовал Вайнод. – Он может мять и катать тесто для чапати. Он может резать лук и чеснок для тхали.

– Но зачем им брать его, когда для этого есть сколько угодно мальчишек со здоровыми ногами? – спросил доктор Дарувалла. Он следил за Птичьим дристом, зная, что его обескураживающие аргументы могут вызвать протест нищего и соответствующую порцию птичьего дерьма.

– Мы можем сказать в цирке, что их надо брать только вдвоем! – воскликнул Мартин. – Мы можем сказать, что Мадху и Ганеш – брат и сестра и что они заботятся друг о друге!

– Другими словами, мы можем солгать, – сказал доктор Дарувалла.

– Для блага этих детей я мог бы солгать! – сказал миссионер.

– Бьюсь об заклад, что это так! – воскликнул Дарувалла.

Он досадовал, что не может вспомнить любимую фразу своего отца в осуждение Мартина Лютера. Что там старый Лоуджи говорил об оправдании Лютером лжи? Фарруху хотелось удивить схоластика подходящей цитатой, если бы он ее вспомнил, но Мартин Миллс сам его удивил.