Сын цирка

Услышав звонок, возвестивший об окончании уроков, Фаррух понял, что уже три часа пополудни. Он стоял на балконе второго этажа и наблюдал за школьниками, бегающими по пыльному двору. За ними приезжали автомобили и автобусы либо приходили матери или служанки из местных, чтобы отвести детей домой. Глядя с балкона, доктор Дарувалла решил, что это самые толстые дети, которых он когда-либо видел в Индии. С его стороны это было злопыхательством – никак не меньше половины учеников Святого Игнатия были вдвое худее Фарруха. Тем не менее доктор знал, что вмешиваться далее в дела одержимого миссионера – это все равно что прыгать с балкона, дабы самоубиться на глазах этих беспорочных деток.

Фаррух также знал, что ни один служащий миссии не примет Мартина Миллса за Дхара. Иезуиты не были замечены в симпатии к так называемому Болливуду – индийской кинопомойке; молодые женщины в мокрых сари – это была не их тема. Все эти супергерои и изверги-злодеи, насилие и пошлость, безвкусица и сентиментальность, как и сходящие порой с небес божества, дабы поучаствовать в делах человеческих… В миссии Святого Игнатия едва ли знали об Инспекторе Дхаре. Однако кто-то из учеников Мартина Миллса мог обнаружить его сходство с Инспектором Дхаром – тот был популярен среди школьников.

Доктор Дарувалла все тянул время; у него еще оставались другие дела, но он не мог заставить себя уехать. Он не осознавал, что он сочиняет

; он никогда не начинал так, как в этот раз. Когда всех детей разобрали, он вошел в помещение церкви Святого Игнатия, но не для молитвы. Огромный круг незажженных свечей висел над центральным столом, лишь формой напоминавшим трапезный; на самом деле это был складной стол для домашнего хозяйства, больше всего подходящий, скажем, для сортировки белья. Амвон справа от этого стола (притом что Фаррух стоял перед алтарем) был оснащен вызывающе блестевшим микрофоном; на амвоне лежал открытый лекционарий[81], возможно приготовленный, как предположил доктор, для чтения во время вечерней мессы. Доктор Дарувалла не мог преодолеть своего любопытства. Лекционарий был открыт на Втором послании Павла к коринфянам.

«Посему, имея по милости Божией такое служение, мы не унываем» (4: 1), – писал этот обратившийся в христианство человек.

Доктор читал дальше:

«Мы отовсюду притесняемы, но не стеснены; мы в отчаянных обстоятельствах, но не отчаиваемся; Мы гонимы, но не оставлены; низлагаемы, но не погибаем; Всегда носим в теле мертвость Господа Иисуса, чтобы и жизнь Иисусова открылась в теле нашем» (4: 8–10).

Доктор Дарувалла почувствовал себя маленьким и ничтожным. Он решился опуститься на скамью в одном из боковых проходов, как будто веры его было недостаточно, чтобы сесть в центральном проходе. Его собственное преображение казалось чем-то очень далеким и несерьезным; в своих ежедневных помыслах он едва ли обращался к вере, – возможно, подумал он, его просто укусила

обезьянка. Он отметил, что в церкви не было органа; другое, вероятно тоже расстроенное, пианино стояло слева от складного стола – на пианино чрезмерно блестел еще один микрофон.

Издалека в помещение церкви доносился шум постоянно проезжающих мопедов – треск их маломощных моторов, кряканье адских клаксонов. Внимание доктора привлекли запрестольный Христос на кресте и фигуры двух знакомых женщин, сиротливо стоящих слева и справа от Него. Мать Мария и Мария Магдалина, предположил доктор Дарувалла. Высеченные из камня, в натуральную величину фигуры святых были установлены на колоннах вдоль нефов; массивные колонны служили опорой для святых, и у ног каждого святого был качающийся вентилятор, направленный вниз, чтобы нести прохладу прихожанам.

Доктор Дарувалла не без кощунства отметил про себя, что одна из каменных святых едва держится на своей колонне; шею святой прихватили толстой цепью, и сама цепь крепится к колонне с помощью массивного стального кольца. Доктору хотелось выяснить, что это за святая, – все они, по его мнению, были слишком похожи на Деву Марию, по крайней мере как статуи. Кем бы ни была эта святая, казалось, что это надгробное изображение повешенной; но без цепи вокруг шеи она могла бы обрушиться на скамью. Каменная святая была достаточно тяжелой, чтобы убить целую скамью верующих.

Наконец Фаррух стал прощаться с Мартином Миллсом и другими иезуитами. Неожиданно схоласт попросил доктора Даруваллу подробно рассказать об обращении в христианство. Доктор представил, с какой насмешкой и с каким сарказмом отец Джулиан уже выдал ему эту историю.

– О, там не было ничего особенного, – скромно ответил Фаррух, что, скорее всего, совпадало с версией отца настоятеля.

– Но мне бы так хотелось услышать об этом! – сказал Мартин.

– Если вы расскажете ему свою историю, то, я уверен, в ответ он расскажет вам свою, – сказал отец Джулиан Фарруху.

– Может, в другой раз, – сказал доктор Дарувалла.