Сын цирка

Вместо этого маленькие попрошайки начинают играть в игру под названием «рулетка с лимузинами». Все уличные дети Бомбея знают, что есть два специальных лимузина, которые раскатывают по городу. В одном – ловец талантов для цирка, карлик, конечно по имени Вайнод. Карлик – бывший цирковой клоун; в настоящем занят тем, что ищет одаренных акробатов. Пинки настолько одарена, что калека Ганеш надеется на Вайнода, – тот должен взять его в цирк вместе с Пинки, чтобы брат заботился о сестре. Проблема заключается в том, что есть еще один «ловец талантов». Это человек, который крадет детей для цирка уродов. Его прозвище – Кислотник, потому что он плещет кислотой вам в лицо. Кислота настолько искажает черты, что ваша собственная семья вас не узнаёт. Только цирк уродов примет вас.

Снова Фаррух взялся за Гарга, подумала Джулия. Какая ужасающая история! Даже без Инспектора Дхара снова на повестке дня добро и зло. Кто из этих ловцов первым найдет детей? Будет ли это добрый самаритянин-карлик, или это будет Кислотник?

Лимузины раскатывают в ночное время. Мы видим, как роскошный темный автомобиль проезжает мимо детей, а они бегут за ним. Мы видим по загоревшимся задним огням, что автомобиль тормозит, но потом снова включает скорость, и уже другие дети в погоне за ним. Мы видим, как лимузин останавливается у обочины, при работающем двигателе, и дети осторожно приближаются к нему. Водительское окошко открывается на щель, мы видим на краю стекла короткие пальцы, похожие на клешни. Когда стекло опускается, возникает большая голова карлика. Это правильный лимузин – это Вайнод.

Или же это неправильный лимузин. Открывается задняя дверь, и оттуда валит морозный воздух, как будто кондиционер автомобиля включен на самую низкую температуру, – это автомобиль-холодильник или морозильник для мяса. Вероятно, только при такой температуре хранится кислота, или, может быть, Кислотник должен находиться при такой температуре, иначе он будет гнить.

По-видимому, бедным детям не пришлось бы играть в «рулетку с лимузинами», если бы Дева Мария не свалилась с пьедестала и не убила их мать. Что за мысли у Фарруха? – спрашивала себя Джулия. Она привыкла читать его первые черновики, его первые сырые наброски. Обычно у нее не было чувства, что она вторгается в личное пространство своего мужа; он всегда делился с ней текстами, над которыми работал. Но Джулию взволновало, что в этом сценарии было нечто такое, чем он никогда не делился с ней. Во всем этом было какое-то отчаяние. Возможно, здесь ощущался страх очередного провала в попытке создать настоящее произведение искусства – в сценариях про инспектора Дхара автор был далек от подобных терзаний. Джулии пришло в голову, что этот сценарий, возможно, слишком важен для Фарруха.

Именно это соображение заставило ее вернуть рукопись на более или менее прежнее место на стеклянном столе – между пишущей машинкой и головой мужа. Фаррух еще спал, хотя улыбка пускающего слюни идиота означала, что он видит сны, притом издавая носовыми пазухами неповторимую мелодию. Неудобное положение головы на стеклянной столешнице вызывало у доктора ощущение, что он снова ребенок, положивший голову на парту и сладко дремлющий в младшем классе колледжа Святого Игнатия.

Внезапно Фаррух всхрапнул во сне. Джулии показалось, что ее муж сейчас откроет глаза, но он проснулся с криком, который насмерть испугал ее. Она подумала, что у него кошмарный сон, но это была судорога в своде правой стопы. Он выглядел настолько взъерошенным, что она смутилась. Но затем к ней вернулось ее недовольство им: он ведь решил, что для нее «неприемлемо» присутствовать на интересном ланче с заместителем комиссара и с хиппи, прихромавшей к ним двадцать лет назад. Хуже того, Фаррух пил чай, ни словом не обмолвившись о работе над своим сценарием; он даже пытался спрятать свои черновики в докторском чемоданчике.

Когда он поцеловал ее на прощание, Джулия ему не ответила, но она стояла в дверях квартиры и смотрела, как он вызывает лифт. Джулия подумала, что если доктор демонстрировал первые симптомы художественного темперамента, то она должна в корне пресечь этот недуг. Она подождала, пока не откроется дверь лифта, и сказала:

– Если по этому сценарию снимут картину, то мистер Гарг подаст на тебя в суд.

Доктор Дарувалла застыл на месте, в то время как створки лифта закрылись, защемив его докторский чемоданчик, а затем открылись; они так и продолжали открываться и закрываться, прихватывая его чемодан, а сам он стоял, гневно воззрившись на жену. Желая еще больше его рассердить, Джулия послала ему воздушный поцелуй. Створки лифта стали еще агрессивнее, и Фарруху пришлось прорываться внутрь кабины. Он так и не успел ответить, створки закрылись за ним, и лифт поплыл вниз. Фарруху никогда не удавалось утаить хоть что-то от жены. Кроме того, Джулия права: Гарг подаст на него в суд. Интересно, подумал доктор Дарувалла, а что, если творческий процесс затмил его здравый смысл?