Сын цирка

– Личных? Ты имеешь в виду – о сексуальных? – спросила Вера сына. – Честно говоря, Мартин, бедному мальчику, вероятно, смертельно хотелось поговорить с кем-то о его ужасном обрезании. Не будь таким ханжой!

– Полагаю, что Ариф очень замкнутый человек, – сказал Мартин. – Кроме того, – добавил он с напором, – я думаю, что у него какое-то… расстройство.

Вера села в постели с явным интересом.

– Сексуальное расстройство? – спросила она сына. – С чего ты так решил?

В тот момент Мартину это не показалось предательством – он думал, что говорит с матерью, чтобы защитить Арифа.

– Он мастурбирует, – тихо сказал Мартин.

– Господи, надеюсь, что да! – воскликнула Вера. – Я, конечно, надеюсь, что и ты этим занимаешься!

Мартин не клюнул на это и ответил:

– Я имею в виду, что он слишком много мастурбирует – почти каждую ночь.

– Бедный мальчик! – заметила Вера. – Но похоже, ты это осуждаешь, Мартин.

– Я думаю, что он… чрезмерно, – сказал ей сын.

– А я думаю, что мастурбация – это вполне нормально для мальчиков вашего возраста. Ты обсуждал это с отцом? – спросила его Вера.

«Обсуждал» – неподходящее слово. Мартин слушал, как Дэнни в самых поощрительных тонах развивал тему желаний, через которые якобы проходит в своем развитии Мартин, и что, дескать, все эти желания являются совершенно естественными, – вот о чем говорил Дэнни.

– Да, – сказал Мартин. – Папа считает, что онанизм – это нормально.

– Ну вот видишь? – с сарказмом сказала Вера. – Если твой отец, этот святой человек, говорит, что это нормально, я полагаю, нам всем не стоит отказываться от этого!

– Я опаздываю на мессу, – сказал Мартин.

– Тогда беги, – ответила мать. Мартин собирался закрыть за собой дверь в ее спальню, но мать сказала ему на прощание: – Лично я, дорогой, думаю, что онанизм будет тебе полезней, чем месса. И пожалуйста, оставь дверь открытой – мне так нравится.

Мартин не забыл взять ключ от номера на тот случай, если Ариф будет еще спать, когда он вернется с мессы, а мать будет мыться в ванной или говорить по телефону.

По окончании мессы он постоял перед витриной с мужскими костюмами в магазине «Брукс Бразерс»; на манекенах были галстуки с изображением рождественской елки – Мартина же поразила гладкость лиц манекенов, напомнивших ему о прекрасном цвете лица Арифа. Кроме как у этой витрины, Мартин больше нигде не задерживался и поспешил обратно – прямиком к люкс-отелю «Риц». Открывая дверь, он порадовался, что взял ключи от номера, поскольку ему показалось, что его мать разговаривает по телефону – это был односторонний разговор, только Верины слова. Но затем до него дошел ужасный смысл этих слов.

«Хочу, чтоб ты снова кончил, – говорила его мать. – Я абсолютно уверена, что ты можешь еще раз кончить, – я чувствую тебя. Ты ведь скоро снова кончишь, правда же? Правда?»

Дверь в спальню матери была приоткрыта – притом немного шире, чем Вере нравилось, – и Мартин Миллс мог видеть ее голую спину, голые бедра и выпуклые ягодицы. Вера сидела верхом на Арифе Коме, который безмолвно лежал под ней; Мартин был рад, что он не видит лица своего соседа по комнате.

Слыша голос матери, Мартин тихо покинул номер. Возвращаясь на Изабелл-стрит, Мартин подумал, не его ли собственные откровения насчет склонности Арифа к мастурбации подсказали Вере идею соблазнения; вероятно, его мать уже имела в виду соблазнить Арифа, а рассказ про мастурбацию только подтолкнул ее к действию.

Мартин Миллс сидел как пришибленный в церкви Пресвятой Девы Марии Победительницы, подобно тому как он сидел в ожидании мессы в церкви Святого Игнатия. Брат Габриэль уже начал беспокоиться о нем. Сначала эта ночная молитва «я буду индейку, я буду индейку», а потом, уже по окончании мессы, миссионер опустился на колени, как будто ждал следующей мессы. Именно так он и поступил в церкви Пресвятой Девы Марии Победительницы на Изабелл-стрит – он ждал следующей мессы, как если бы одной ему было недостаточно.

Что еще встревожило брата Габриэля, так это пятна крови на кулаках миссионера. Брат Габриэль не мог знать о носе Мартина, ибо рана перестала кровоточить и представляла собой почти засохшую корку возле ноздри; но брат Габриэль задавался вопросом об окровавленных носках, которые Мартин Миллс сжимал в руках. Между суставами пальцев миссионера и под его ногтями запеклась кровь, и брат Габриэль опасался, что источником кровотечения, возможно, были ладони. Вот что нам нужно сделать для успешного празднования нашего юбилейного года, подумал брат Габриэль, чтобы открылись и закровоточили стигматы!