Сын цирка

А теперь доктор Дарувалла «придумывал» миссионера по имени мистер Мартин. Сценарист понимал, что ему нужно найти мотивы, приведшие мистера Мартина к решению стать священником, – даже в кинофильме, чувствовал Фаррух, следовало хоть как-то объяснить обет воздержания. Зная Веру, сценарист был обязан догадаться, что истинные мотивы миссионера, решившего принять обет целомудрия и стать священником, не подходят для сочинения романтической комедии.

Убедительная смерть. Реальные дети

Сценарист прекрасно осознавал, что он буксует. Проблема была такая: кто должен умереть? В реальной жизни доктор надеялся, что цирк спасет Мадху и Ганеша. Однако для сценария было просто нереалистично, чтобы оба они жили долго и счастливо. Более правдоподобная история заключалась в том, чтобы в живых остался только один из них. Пинки была акробаткой, звездой. Калека Ганеш не мог рассчитывать на большее, чем роль помощника повара, а скорее – мальчика-прислуги, уборщика мусора. Цирк наверняка опустил бы его с небес на землю – отмывать табуреты от львиной мочи и выгребать дерьмо слона. После такого мочедерьмового начала Ганешу очень повезет, если его переведут в палатку повара – готовить еду или разносить ее, что будет означать карьерный рост, и это лучшее, на что мог бы надеяться мальчик-калека. Это выглядело убедительно и реалистично как для реального Ганеша, так и для персонажа в сценарии, полагал доктор Дарувалла.

Пинки, вот кто должен умереть, решил сценарист. Единственная причина, по которой цирк принимал калеку-брата, заключалась в том, что они хотели заполучить талантливую сестрицу; брат был просто частью сделки. Это была предыстория. Но если Пинки должна умереть, то почему бы цирку не избавиться и от Ганеша? Какая польза цирку от калеки? Так-то получше, подумал Фаррух. Бремя действия внезапно перенеслось на калеку; для Ганеша следовало придумать что-то такое, чтобы цирк был заинтересован его держать. Любой здоровый мальчик убирал бы за слоном гораздо проворней.

Но это было проклятие сценариста, которому всегда приходится опережать самого себя. Прежде чем найти какое-то занятие в цирке для Ганеша, разве не нужно было решить, как умрет Пинки? Ну, она акробатка – она всегда может сорваться и упасть, заранее допустил доктор. Возможно, она пытается разучить номер Суман «Прогулка по небу» и просто падает. Но, по правде говоря, Пинки не стала бы разучивать этот номер под куполом главного шатра. В «Большом Королевском» Пратап Сингх всегда учил небесной прогулке под пологом семейной палатки; веревочные петли-перекладины лестницы были не на высоте восьмидесяти футов над землей – небесная прогулка вверх ногами проходила на расстоянии не более фута или двух от земли. Если Фаррух намеревался использовать в съемках реальный «Большой Королевский цирк» – а это было так – и если он хотел использовать своих любимых исполнителей (а именно Пинки, и Суман, и Пратапа), тогда сценарист не мог написать, что смерть произошла по небрежности или из-за какой-то мелкой случайности. Фаррух намеревался как раз хвалить «Большой Королевский» и цирковую жизнь, а не осуждать их. Нет, смерть Пинки не могла быть на совести цирка – такая история никуда не годилась.

Именно тогда доктор Дарувалла и вспомнил про мистера Гарга, действительно Кислотника. В конце концов, Кислотник уже был задуман как злодей для будущего сценария; почему бы не использовать именно его? (Когда, как теперь, в мозгу вспыхивали творческие идеи, угроза судебного иска казалась весьма далекой.) Кислотник может быть настолько очарован красотой и талантом Пинки, что просто не в состоянии перенести ее восходящую славу, – или, допустим, он досадует, что ему не удалось обезобразить ее кислотой, как обезобразили его. Потеряв Пинки, которая теперь выступает в «Большом Королевском», этот злодей задумывает вредительство в цирке. Он обжигает кислотой одного из львят или, может быть, одного из карликов-клоунов. Бедную Пинки убивает лев, сбежавший из клетки, потому что Кислотник сжег кислотой замо́к.

Отличный материал! – подумал сценарист. Ирония моментально покинула доктора Даруваллу: вот он сам, замышляющий смерть своей выдуманной Пинки и в то же время ожидающий реальных результатов теста Мадху на ВИЧ. Но Фаррух снова опередил себя; он попытался представить, что еще такого мог делать Ганеш, чтобы стать незаменимым для цирка. Этот мальчик – он калека, нищий; он неуклюж, он хромает… Единственный трюк, который он может исполнить, – это трюк с птичьим дерьмом. (Сценарист поспешно записал трюк с птичьим дерьмом – теперь, когда Пинки должен был убить лев, требовалось больше комической разрядки.)

В этот момент Ранджит принял телефонный звонок от доктора Таты. Очередной импульс Фарруха, весь его ход мысли были прерваны. Еще больше Фаррух был раздражен характером информации доктора Таты.

– О, дорогой, дорогой мой старик-отец, – сказал Тата-Два. – Я боюсь, что он все потерял!