Читаем Сын цирка полностью

– Но вы верите, что испытали единение с Иисусом. Вы почувствовали присутствие Бога – на стоянке! – выкрикнул Фаррух.

– Я считаю, что наш разговор на повышенных тонах мешает нашему водителю, – сказал Мартин Миллс. – Не лучше ли вернуться к обсуждению этого вопроса после того, как мы благополучно прибудем в аэропорт?

Они все еще находились в часе езды от Раджкота, а Раму увертывался от смерти через каждые несколько миль; затем они будут сидеть и ждать в аэропорту, не говоря уже о вероятной задержке, и наконец полетят. В воскресенье днем или вечером поездка на такси из Санта-Круса в Бомбей могла занять еще сорок пять минут или час. Хуже того, это было особенное воскресенье; это было 31 декабря 1989 года, но и доктор, и миссионер запамятовали, что это канун Нового года.

В Святом Игнатии празднование юбилея было запланировано на первое число нового года, о чем также забыл Мартин Миллс, а вечер в канун Нового года в спортивном клубе «Дакворт» был официальным нетипично веселым мероприятием; будут танцы под музыку живого оркестра и великолепный полуночный ужин, не говоря уже о необычном качестве шампанского, которое подавали только раз в году. Ни один даквортианец в Бомбее не пропустит по своей воле ужин в канун Нового года.

Джон Д. и заместитель комиссара Пател были уверены, что на вечер явится и Рахул, – мистер Сетна уже проинформировал их. Они провели бо́льшую часть дня, репетируя, что скажет Инспектор Дхар, когда он и вторая миссис Догар будут танцевать. Джулия выгладила смокинг, который нуждался в длительном проветривании на балконе, чтобы избавить его от запаха нафталина. Но мысли Фарруха были далеки от Нового года и клуба «Дакворт». Доктор сосредоточился на впечатлениях от поездки в Раджкот и на том, что ему в ближайшее время предстоит сделать в Бомбее. Поскольку Фаррух больше ни минуты не мог слушать доводы Мартина, ему пришлось начать другой разговор.

– Может, нам лучше сменить тему? – предложил доктор Дарувалла. – И не повышать голос?

– Как хотите. Обещаю не повышать свой, – с удовлетворением сказал миссионер.

Фаррух растерянно соображал, о чем же начать разговор. Он попытался придумать длинную личную историю, что позволило бы ему говорить и говорить и не дало бы миссионеру открыть рот. Доктор мог бы начать так: «Я знаю вашего близнеца». За этим стояла бы довольно длинная личная история. Вот что заставило бы заткнуться Мартина Миллса! Но, как и раньше, Фаррух считал, что право на огласку этой истории принадлежит Джону Д.

– Что ж, я могу придумать, что сказать, – заметил схоласт; он вежливо подождал, не начнет ли говорить свое доктор Дарувалла, но ждал недолго.

– Отлично – давайте, – ответил доктор.

– Я думаю, что вам не стоит заниматься охотой на ведьм по поводу гомосексуалистов, – начал иезуит. – Только не теперь. Не тогда, когда в обществе болезненно реагируют на все, что хоть отдаленно похоже на гомофобию. В конце концов, что вы имеете против гомосексуалистов?

– Я ничего не имею против гомосексуалистов. Я не гомофоб, – отрезал доктор Дарувалла. – И вы не совсем сменили тему!

– А вы не совсем понизили голос, – сказал Мартин.

<p>Маленькая Индия</p>

В аэропорту Раджкота система громкоговорителей перешла к новому тесту; демонстрировались более продвинутые навыки счета. «Одиннадцать, двадцать два, тридцать три, сорок четыре, пятьдесят пять», – произносил неутомимый голос. Было неизвестно, куда это может привести; голос без эмоций намекал на бесконечность. Счет был настолько автоматическим, что доктор Дарувалла подумал – так можно сойти с ума. Вместо того чтобы слушать эти цифры или терпеть иезуитские провокации Мартина Миллса, Фаррух решил рассказать одну историю. Хотя это была подлинная история и, как доктор вскоре убедится, болезненная для пересказа, но в ней был тот недостаток, что прежде рассказчик никогда ее не рассказывал; даже подлинные истории переосмысливаются. Однако доктор надеялся, что его рассказ проиллюстрирует, что утверждения миссионера насчет гомофобии были ложными, ведь любимый коллега доктора Даруваллы в Торонто был гомосексуалистом. Гордон Макфарлейн был также лучшим другом Фарруха.

К сожалению, сценарист начал рассказ не с того места. Доктор Дарувалла должен был начать с самого раннего знакомства с доктором Макфарлейном, включая то, как оба они согласились, что слово «гей» употребляется неправильно; начать с того, что они в целом соглашались с выводами друга Мака относительно биологии гомосексуализма, что тоже было интересно. Если бы доктор Дарувалла начал с обсуждения этого вопроса, он, возможно, не настроил бы против себя Мартина Миллса. Но в аэропорту Раджкота он допустил ошибку, лишь мельком упомянув доктора Макфарлейна, – как будто Мак был всего лишь второстепенным персонажем, а не другом, который подчас занимал чуть ли не главное место в мыслях Фарруха.

Перейти на страницу:

Все книги серии Иностранная литература. Современная классика

Время зверинца
Время зверинца

Впервые на русском — новейший роман недавнего лауреата Букеровской премии, видного британского писателя и колумниста, популярного телеведущего. Среди многочисленных наград Джейкобсона — премия имени Вудхауза, присуждаемая за лучшее юмористическое произведение; когда же критики называли его «английским Филипом Ротом», он отвечал: «Нет, я еврейская Джейн Остин». Итак, познакомьтесь с Гаем Эйблманом. Он без памяти влюблен в свою жену Ванессу, темпераментную рыжеволосую красавицу, но также испытывает глубокие чувства к ее эффектной матери, Поппи. Ванесса и Поппи не похожи на дочь с матерью — скорее уж на сестер. Они беспощадно смущают покой Гая, вдохновляя его на сотни рискованных историй, но мешая зафиксировать их на бумаге. Ведь Гай — писатель, автор культового романа «Мартышкин блуд». Писатель в мире, в котором привычка читать отмирает, издатели кончают с собой, а литературные агенты прячутся от своих же клиентов. Но даже если, как говорят, литература мертва, страсть жива как никогда — и Гай сполна познает ее цену…

Говард Джейкобсон

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза
Последний самурай
Последний самурай

Первый великий роман нового века — в великолепном новом переводе. Самый неожиданный в истории современного книгоиздания международный бестселлер, переведенный на десятки языков.Сибилла — мать-одиночка; все в ее роду были нереализовавшимися гениями. У Сибиллы крайне своеобразный подход к воспитанию сына, Людо: в три года он с ее помощью начинает осваивать пианино, а в четыре — греческий язык, и вот уже он читает Гомера, наматывая бесконечные круги по Кольцевой линии лондонского метрополитена. Ребенку, растущему без отца, необходим какой-нибудь образец мужского пола для подражания, а лучше сразу несколько, — и вот Людо раз за разом пересматривает «Семь самураев», примеряя эпизоды шедевра Куросавы на различные ситуации собственной жизни. Пока Сибилла, чтобы свести концы с концами, перепечатывает старые выпуски «Ежемесячника свиноводов», или «Справочника по разведению горностаев», или «Мелоди мейкера», Людо осваивает иврит, арабский и японский, а также аэродинамику, физику твердого тела и повадки съедобных насекомых. Все это может пригодиться, если только Людо убедит мать: он достаточно повзрослел, чтобы узнать имя своего отца…

Хелен Девитт

Современная русская и зарубежная проза
Секрет каллиграфа
Секрет каллиграфа

Есть истории, подобные маленькому зернышку, из которого вырастает огромное дерево с причудливо переплетенными ветвями, напоминающими арабскую вязь.Каллиграфия — божественный дар, но это искусство смиренных. Лишь перед кроткими отворяются врата ее последней тайны.Эта история о знаменитом каллиграфе, который считал, что каллиграфия есть искусство запечатлеть радость жизни лишь черной и белой краской, создать ее образ на чистом листе бумаги. О богатом и развратном клиенте знаменитого каллиграфа. О Нуре, чья жизнь от невыносимого одиночества пропиталась горечью. Об ученике каллиграфа, для которого любовь всегда была религией и верой.Но любовь — двуликая богиня. Она освобождает и порабощает одновременно. Для каллиграфа божество — это буква, и ради нее стоит пожертвовать любовью. Для богача Назри любовь — лишь служанка для удовлетворения его прихотей. Для Нуры, жены каллиграфа, любовь помогает разрушить все преграды и дарит освобождение. А Салман, ученик каллиграфа, по велению души следует за любовью, куда бы ни шел ее караван.Впервые на русском языке!

Рафик Шами

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза
Пир Джона Сатурналла
Пир Джона Сатурналла

Первый за двенадцать лет роман от автора знаменитых интеллектуальных бестселлеров «Словарь Ламприера», «Носорог для Папы Римского» и «В обличье вепря» — впервые на русском!Эта книга — подлинный пир для чувств, не историческая реконструкция, но живое чудо, яркостью описаний не уступающее «Парфюмеру» Патрика Зюскинда. Это история сироты, который поступает в услужение на кухню в огромной древней усадьбе, а затем становится самым знаменитым поваром своего времени. Это разворачивающаяся в тени древней легенды история невозможной любви, над которой не властны сословные различия, война или революция. Ведь первое задание, которое получает Джон Сатурналл, не поваренок, но уже повар, кажется совершенно невыполнимым: проявив чудеса кулинарного искусства, заставить леди Лукрецию прекратить голодовку…

Лоуренс Норфолк

Проза / Историческая проза

Похожие книги