Читаем Сын цирка полностью

Он совершенно напрасно стал рассказывать свою историю с того момента, когда оказался в ловушке у сумасшедшего водителя такси, поскольку после изучения сценариев боевиков Фаррух привык начинать любую историю с самых жестоких действий, какие только мог себе представить (или в данном случае вспомнить). Но эпизод с расовым насилием, с которого начал Фаррух, ввел в заблуждение миссионера, решившего, что дружба Фарруха с Гордоном Макфарлейном не столь значима, как возмущение доктора той жестокостью, которую проявили в обращении с ним в Торонто, когда он назвался индийцем. Это был никудышный рассказ, поскольку Фаррух хотел лишь намекнуть, что жестокое обращение с ним в Канаде как с явно цветным иммигрантом только укрепило его дружбу с гомосексуалистом, который был знаком с другого рода дискриминацией.

Случилось это весной, в пятницу; многие из коллег Фарруха покинули свои офисы пораньше, потому что у них были загородные коттеджи, но семья Дарувалла наслаждалась своими выходными в Торонто – их второй дом был в Бомбее. Приема больных у Фарруха не было, поэтому он был волен уйти пораньше – иначе он попросил бы Макфарлейна довезти его домой или вызвал бы такси. Мак также проводил выходные в Торонто и уходил в пятницу по окончании рабочего дня.

Поскольку был еще не час пик, Фаррух подумал, что он немного погуляет, а затем остановит такси на улице, скорее всего перед музеем. Несколько лет он избегал метро; там с ним случился неприятный инцидент на расовой почве. Да, бывали и крики из проезжавшего мимо автомобиля – никто никогда не называл его парсом; в Торонто мало кто знал, кто такие парсы. Ему кричали «паки[104]-ублюдок!», «чурка!», или «бабуин!», или «убирайся домой!». Его светло-коричневый цвет кожи и черные как смоль волосы вызывали раздражение у местных; он был не так узнаваем, как многие индийцы. Иногда его называли арабом, дважды назвали евреем. Его предки были родом из Персии; принять же его могли за выходца из любой ближневосточной страны. Но что бы ему ни кричали, ясно было, что он чужак, человек другой расы.

Однажды его даже назвали макаронником! В ту пору он задавался вопросом, какой же идиот мог принять его за итальянца. Теперь он знал, что задевало их не то, кем он был, а только то, что он был не такой, как они. Но чаще всего причину этих оскорблений можно было, по его мнению, свести к нелепому словосочетанию «цветной иммигрант». Казалось, что в Канаде предубеждение против его иммигрантской внешности было таким же сильным, как вообще повсеместное предубеждение против «не того» цвета кожи.

Он прекратил ездить в метро после одного случая с тремя подростками. Сначала они не показались ему такими уж опасными, скорее – вредными. Намек на угрозу был лишь в том, что они намеренно сели рядом с ним; в вагоне было много свободных мест. Двое сели по обе стороны от него, третий – напротив через проход. Подросток слева от доктора ткнул его локтем в руку.

– Мы заключили пари, – сказал он. – Вы кто по профессии?

Доктор Дарувалла понял позже, что единственная причина, по которой он не почувствовал угрозы, заключалась в том, что они носили школьные форменные пиджаки и галстуки. После инцидента он мог бы зайти в их школу, но не стал этого делать.

– Я спросил – вы кто по профессии? – повторил подросток.

В этот момент Фаррух и почувствовал угрозу.

– Я врач, – ответил доктор Дарувалла.

Мальчики по обе стороны от него выглядели явно враждебно; выручил его мальчик, сидящий напротив через проход.

– И мой папа врач, – довольно глупо заметил он.

– Ты тоже собираешься стать врачом? – спросил его Фаррух.

Двое других встали и потянули за собой третьего.

– Да пошел ты! – сказал Фарруху первый мальчик, но доктор знал, что эта бомба уже обезврежена.

Больше он не ездил в метро. Но после худшего, что с ним произошло, случай в метро казался ему пустяком. А после худшего происшествия Фаррух был так расстроен, что не мог вспомнить, остановился ли водитель такси до или после перекрестка между университетом и улицей Джеррард; так или иначе, он только что покинул больницу и о чем-то мечтал. Странным было то, что у водителя уже был пассажир и этот пассажир ехал на переднем сиденье. Водитель сказал:

– Не обращайте на него внимания. Он просто мой друг, которому нечего делать.

– Я не плачу за проезд, – сказал друг водителя.

Позже Фаррух вспомнил лишь то, что это такси было не от «Метро» и не от «Бек» – двух компаний, услугами которых он чаще всего пользовался. Возможно, это был частник, так называемый бомбила.

– Я спросил, куда вы идете, – сказал водитель доктору Дарувалле.

– Домой, – ответил Фаррух. (Ему показалось бессмысленным добавлять, что он намеревался немного прогуляться. Подъехало такси – почему бы его не взять?)

– Где дом? – спросил друг на переднем сиденье.

– Рассел-Хилл-роуд, к северу от Сент-Клер – просто северней Лонсдейла[105], – ответил доктор; он остановился, и такси остановилось. – Вообще-то, я собирался заехать в магазин – купить пива, а потом уже домой, – добавил Фаррух.

Перейти на страницу:

Все книги серии Иностранная литература. Современная классика

Время зверинца
Время зверинца

Впервые на русском — новейший роман недавнего лауреата Букеровской премии, видного британского писателя и колумниста, популярного телеведущего. Среди многочисленных наград Джейкобсона — премия имени Вудхауза, присуждаемая за лучшее юмористическое произведение; когда же критики называли его «английским Филипом Ротом», он отвечал: «Нет, я еврейская Джейн Остин». Итак, познакомьтесь с Гаем Эйблманом. Он без памяти влюблен в свою жену Ванессу, темпераментную рыжеволосую красавицу, но также испытывает глубокие чувства к ее эффектной матери, Поппи. Ванесса и Поппи не похожи на дочь с матерью — скорее уж на сестер. Они беспощадно смущают покой Гая, вдохновляя его на сотни рискованных историй, но мешая зафиксировать их на бумаге. Ведь Гай — писатель, автор культового романа «Мартышкин блуд». Писатель в мире, в котором привычка читать отмирает, издатели кончают с собой, а литературные агенты прячутся от своих же клиентов. Но даже если, как говорят, литература мертва, страсть жива как никогда — и Гай сполна познает ее цену…

Говард Джейкобсон

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза
Последний самурай
Последний самурай

Первый великий роман нового века — в великолепном новом переводе. Самый неожиданный в истории современного книгоиздания международный бестселлер, переведенный на десятки языков.Сибилла — мать-одиночка; все в ее роду были нереализовавшимися гениями. У Сибиллы крайне своеобразный подход к воспитанию сына, Людо: в три года он с ее помощью начинает осваивать пианино, а в четыре — греческий язык, и вот уже он читает Гомера, наматывая бесконечные круги по Кольцевой линии лондонского метрополитена. Ребенку, растущему без отца, необходим какой-нибудь образец мужского пола для подражания, а лучше сразу несколько, — и вот Людо раз за разом пересматривает «Семь самураев», примеряя эпизоды шедевра Куросавы на различные ситуации собственной жизни. Пока Сибилла, чтобы свести концы с концами, перепечатывает старые выпуски «Ежемесячника свиноводов», или «Справочника по разведению горностаев», или «Мелоди мейкера», Людо осваивает иврит, арабский и японский, а также аэродинамику, физику твердого тела и повадки съедобных насекомых. Все это может пригодиться, если только Людо убедит мать: он достаточно повзрослел, чтобы узнать имя своего отца…

Хелен Девитт

Современная русская и зарубежная проза
Секрет каллиграфа
Секрет каллиграфа

Есть истории, подобные маленькому зернышку, из которого вырастает огромное дерево с причудливо переплетенными ветвями, напоминающими арабскую вязь.Каллиграфия — божественный дар, но это искусство смиренных. Лишь перед кроткими отворяются врата ее последней тайны.Эта история о знаменитом каллиграфе, который считал, что каллиграфия есть искусство запечатлеть радость жизни лишь черной и белой краской, создать ее образ на чистом листе бумаги. О богатом и развратном клиенте знаменитого каллиграфа. О Нуре, чья жизнь от невыносимого одиночества пропиталась горечью. Об ученике каллиграфа, для которого любовь всегда была религией и верой.Но любовь — двуликая богиня. Она освобождает и порабощает одновременно. Для каллиграфа божество — это буква, и ради нее стоит пожертвовать любовью. Для богача Назри любовь — лишь служанка для удовлетворения его прихотей. Для Нуры, жены каллиграфа, любовь помогает разрушить все преграды и дарит освобождение. А Салман, ученик каллиграфа, по велению души следует за любовью, куда бы ни шел ее караван.Впервые на русском языке!

Рафик Шами

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза
Пир Джона Сатурналла
Пир Джона Сатурналла

Первый за двенадцать лет роман от автора знаменитых интеллектуальных бестселлеров «Словарь Ламприера», «Носорог для Папы Римского» и «В обличье вепря» — впервые на русском!Эта книга — подлинный пир для чувств, не историческая реконструкция, но живое чудо, яркостью описаний не уступающее «Парфюмеру» Патрика Зюскинда. Это история сироты, который поступает в услужение на кухню в огромной древней усадьбе, а затем становится самым знаменитым поваром своего времени. Это разворачивающаяся в тени древней легенды история невозможной любви, над которой не властны сословные различия, война или революция. Ведь первое задание, которое получает Джон Сатурналл, не поваренок, но уже повар, кажется совершенно невыполнимым: проявив чудеса кулинарного искусства, заставить леди Лукрецию прекратить голодовку…

Лоуренс Норфолк

Проза / Историческая проза

Похожие книги