– Но ты же
– Ничего, – сказал Мак. – Там я не врач.
– Нет, конечно ты врач – ты везде врач! – воскликнул Фаррух. – Там должны быть пациенты с пролежнями. Мы знаем, что делать с пролежнями. А как насчет обезболивания?
Доктор Дарувалла думал о морфине, чудо-препарате; он «выключает» связь между мозгом и легкими. Разве люди со СПИДом в хосписе не умирают довольно часто из-за нарушений дыхания? Разве морфин не был бы там особенно полезен? Острая дыхательная недостаточность – респираторный дистресс-синдром – все равно наступит, но пациент хотя бы не будет мучиться.
– А как насчет атрофии мышц, из-за того что человек прикован к постели? – добавил Фаррух. – Ведь наверняка можно объяснить родственникам пациентов, какие можно делать упражнения лежа, или раздавать теннисные мячи, чтобы пациенты их сжимали…
Доктор Макфарлейн рассмеялся.
– В хосписе свои врачи. Они специалисты по СПИДу, – сказал он. – И там я совсем не врач. Что мне нравится – так это быть просто волонтером.
– А как же катетеры? – спросил Фаррух. – Они ведь засоряются. И возникает воспаление… – Голос его становился все тише; он спрашивал себя, можно ли промывать катетеры антикоагулянтом, но Макфарлейн прервал ход его мыслей.
– Там я никакой медициной не занимаюсь, – сказал Мак.
– Тогда чем же ты там
– Как-то вечером я выстирал все белье. В другой раз отвечал на телефонные звонки.
– Но это может делать каждый! – воскликнул Фаррух.
– Да, любой волонтер, – подтвердил Макфарлейн.
– Слушай, а если у пациента припадок, судороги от какой-то неконтролируемой инфекции? Что ты делаешь? Ты вводишь ему валиум внутривенно?
– Я звоню врачу, – сказал доктор Макфарлейн.
– Ты надо мной издеваешься! А что с питательными зондами? Если они выскочили. Что тогда? У вас там своя аппаратура для рентгена или вы возите больных в госпиталь? – допрашивал его Фаррух.
– Я звоню по телефону врачу, – повторил Макфарлейн. – Это хоспис не для тех, кто может выздороветь. Однажды вечером я читал вслух больному, который не мог уснуть. Потом я писал письма за другого больного его семье и друзьям – он хотел проститься с ними, но не мог писать.
– Невероятно! – сказал доктор Дарувалла.
– Они приходят туда умирать, Фаррух. Мы стараемся облегчить им это. Мы не можем им помочь так, как помогаем большинству наших пациентов, – пояснил Макфарлейн.
– Значит, ты являешься туда, – начал Фаррух, – отмечаешься, говоришь кому-то, что прибыл. И дальше?
– Обычно санитарка говорит, что мне надо сделать.
– Санитарка говорит врачу, что ему делать! – воскликнул доктор Дарувалла.
– Наконец ты начал что-то улавливать, – сказал доктор Макфарлейн.
А вот и дом Фарруха на Рассел-Хилл-роуд. Он был очень далеко от Бомбея. Он был также очень далеко от Маленькой Индии.
– Хотите знать, что
– Но я такой
Несколько человек в аэропорту Раджкота не без удивления посмотрели на него.
– Три тысячи восемьсот девяносто четыре, – сказал голос в громкоговорителе.
– Дело в том, готовы ли вы сочувствовать гею, который
– Почему меня
– Вот то, что я о вас думаю. Понятно, что я имею в виду? – спросил миссионер. – Вы типичный гомофоб.
– Три тысячи девятьсот сорок девять, – раздался голос из громкоговорителя.
– Вы даже не можете выслушать простую историю, – сказал доктор Дарувалла иезуиту.
– Боже милостивый! – сказал Мартин Миллс.
При посадке в самолет их задержали, потому что власти снова конфисковали опасный швейцарский армейский нож схоласта.
– Опять забыли упаковать этот чертов нож в сумку? – спросил доктор Дарувалла.
– Учитывая ваше настроение, было бы глупо отвечать на подобные вопросы, – ответил Мартин.
Когда они наконец оказались на борту самолета, Мартин сказал:
– Послушайте… Я знаю, мы оба беспокоимся о детях. Но мы сделали для них все, что могли.
– За исключением усыновления, – заметил доктор Дарувалла.
– Ну, мы же не могли сделать это, не так ли? – спросил иезуит. – Я считаю, что мы оставили их в состоянии, когда они сами могут помочь себе.
– Хотите, чтобы меня стошнило? – сказал Фаррух.