Сын цирка

Длинная и печальная, полная достоинства коровья морда смотрела на него; уголки ее глаз облепили мухи. В рыжевато-коричневом боку коровы, в гладкой шкуре, виднелось рваное кровоточащее пятно размером с человеческий кулак – оно тоже было обсижено мухами. Эта кажущаяся ссадина была на самом деле глубоко проникающим ранением, нанесенным корове грузовиком, перевозившим корабельную мачту; но Мартин не был свидетелем этого столкновения, и толпа не давала ему возможности разглядеть саму смертельную рану.

Неожиданно толпа расступилась перед уличной процессией – Мартину удалось увидеть лишь группу сумасшедших, разбрасывающих цветы. По прошествии этой братии корова оказалась усыпанной лепестками роз; некоторые лепестки прилипли к ране рядом с мухами. Одна из длинных коровьих ног была вытянута – так как животное лежало на боку, то копыто почти касалось обочины дороги. Там в сточной канаве, в нескольких дюймах от копыта, лежала кучка человеческого кала, совершенная в своей целокупности. Рядом с этой безмятежно невозмутимой кучкой стоял торговый ларек. Продавалось нечто, показавшееся Мартину Миллсу абсолютно ненужным, – какой-то ярко-алый порошок, но миссионер сомневался, что это специя или что-нибудь съедобное. Немного порошка просыпалось в канаву, где его ослепительно-красные крупицы покрывали коровье копыто и человеческое дерьмо.

Для Мартина это и был микрокосм Индии: смертельно раненное животное, религиозный ритуал, вездесущие мухи, невероятно яркие цвета, случайная данность человеческого дерьма и, конечно же, смесь всевозможных запахов. Миссионер получил предупреждение: если он не увидит нечто за пределами такой крайней нищеты, то едва ли он будет полезен Святому Игнатию или любой другой миссии в данном мире. Потрясенный схоласт спросил себя: есть ли у него желание становиться священником? Его разум находился в таком смятении, что, можно считать, Мартину Миллсу повезло, что до новостей о Мадху оставался еще целый день.

Отвези меня домой

В Дамском саду клуба «Дакворт» над беседкой мерцало полуденное солнце, едва пробиваясь булавочными уколами сквозь плотный шатер бугенвиллей; этот яркий световой бисер покрывал скатерть, как россыпь бриллиантов. Нэнси подставляла руки под игольчатые лучи. Она играла с солнцем, пытаясь поймать его отражение на обручальное кольцо, когда детектив Пател сказал ей:

– Милая, тебе не обязательно быть здесь. Ты можешь уехать домой.

– Я хочу быть здесь, – сказала ему Нэнси.

– Я просто хочу предупредить – не жди, что тебя это устроит, – сказал заместитель комиссара. – Почему-то, даже когда их ловишь, все остаются чем-то недовольны.

Доктор Дарувалла, который продолжал смотреть на часы, заметил:

– Она опаздывает.

– Они оба опаздывают, – сказала Нэнси.

– Дхару положено опоздать, – напомнил ей полицейский.

Дхар ждал на кухне. Когда появится вторая миссис Догар, мистер Сетна будет наблюдать за ее растущим раздражением; когда стюард увидит, что она явно на взводе, он даст сигнал Дхару идти к ее столу. Доктор Дарувалла исходил из теории, что в возбужденном состоянии Рахул поведет себя опрометчиво.

Но когда она приехала, они едва узнали ее. На ней было то, что западные женщины привычно называют маленьким черным платьем; приталенное, с короткой юбкой, чуть расклешенной книзу. Маленькая высокая грудь миссис Догар была эффектно приоткрыта. Если бы поверх она надела черный льняной жакет, то выглядела бы почти по-деловому, подумал доктор Дарувалла; без жакета платье скорее подходило для коктейльной вечеринки в Торонто. Платье без рукавов, на тонких бретельках, словно бросало вызов членам клуба; вдобавок эта мужественность обнаженных плеч и предплечий Рахула, не говоря уже о широкой грудной клетке, грубовато выпяченной напоказ… Фаррух решил, что она слишком мускулиста для такого платья; затем ему пришло в голову, что в таком виде она полагала понравиться Дхару.

И все же миссис Догар двигалась совсем не так, как крупная и очень сильная женщина. Ее появление в обеденном зале клуба «Дакворт» было ничуть не агрессивным. Ее поведение было застенчивым и девичьим; вместо того чтобы направиться к своему столу, она позволила старому мистеру Сетне под руку сопроводить ее – относительно миссис Догар доктор Дарувалла никогда не видел ничего подобного. Это была не та женщина, которая обычно хватала ложку или вилку и начинала трезвонить о свой стакан. Сейчас это была чрезвычайно женственная особа: она скорее предпочла бы остаться голодной за своим столом, чем привлечь к себе осуждающие взгляды. Она так и будет сидеть, улыбаясь и ожидая Дхара, пока клуб не закроется и кто-нибудь не отвезет ее домой. Очевидно, детектив Пател был готов к таким переменам в ней, потому что заместитель комиссара быстро сказал сценаристу, когда миссис Догар едва села за свой стол:

– Не стоит заставлять ее ждать. Сегодня это совсем другая женщина.