Сын тумана

– Пятьдесят тысяч каждому, – усмехнулся Кортэ, глядя прямо в глаза королю. – Но я прав, и вы получите больше, кроме золота и всё серебро с метками, полагаю, лежит там. Якобы ваше серебро, якобы изводимое вами на подкуп людей Изабеллы. На разбой в землях её вассалов, на пожертвования черным и подстрекание их к розни с орденом багряных, а далее – на поддержку нового патора, который вам милее Факундо. У Виона был полон кошель серебра. Без меток, но я думаю, природа в нем та же. И рука серебром распоряжалась – одна. Жаль, в золоте я понимаю больше, чем в дворцовых делах. На Изабеллу надеюсь, она разберет, что к чему. – Кортэ вырвал из сшивки несколько листков. – Ей вот, для размышлений. Должники и их свежие долги.

Король принял бумаги, просмотрел длинные столбики сокращенных имен и урезанных до одной-двух букв титулов, соседствующих с цифрами и датами. Усмехнулся, отмечая размах дела.

– Башня не так давно нанимала тебя убить Ноттэ, обещала всего-то три тысячи золотом, как я слышал. Зачем тебе, при таком состоянии – жалкие крохи и рабство найма?

– Два года назад? Мне пообещали эсток Ноттэ, я загорелся, я бы и даром полез в драку… нет, даром не полез бы, торговаться я умею. Патор Паоло тоже был жадный жук. – Кортэ расхохотался, подхватил бочонок и слил остатки сидра себе в кубок. – Он со мной рассчитался векселем, выписанным у одного из моих поверенных! Смешно… Как Ноттэ не стало, я от смеха аж рычал, так был зол. Ну и завёл порядок: приглядывать за долгами и должниками. Грешен, надоело мне это занятие, нудности не терплю. Вот и забросил слежку. Иларио пристрастил меня к книгам, я его – к сидру. Мы спорили о душе и вере. А надо было золотишко-то из виду не упускать. Вон: даже по этому отчету заметно, за год орден Зорких набрал в долг столько, что всеми землями обителей не рассчитается.

– Не пришлось бы отдавать ни монеты, – нахмурился король. – Они предлагали принять закон, две трети имущества еретиков им, треть – казне короны. И всех, кому Башня не мила – вон из домов и лишить имущества. Я усилил войска и торговался не хуже тебя, уже почти сошлись: две трети – в казну, еретиков на мои галеры.

– Да простится мне вмешательство в беседу, – молвил тощий служитель, искоса глянув на короля. – Но бумаги о разделе золота и искоренении ереси были составлены мною. Ибо ересь следует выжигать каленым железом. Я пробовал ознакомить с замыслом настоятеля, затем пытался подать напрямую вам, но проще оказалось добиться нужного окольным путем, через Зорких. А галеры… Вера допускает за еретиками право умереть медленно, с пользой для короны.

– Врагу нэрриха флот бесполезен, тем более галерный. Три сотни жоп производят дерьмо, а драться некому, вот что такое галера, – сухо отметил Кортэ. Обернулся к ученику. – Малыш, вечер чернит небо. Как там звезды – гаснут? Притих ты.

– Гаснут, – виновато признал Вион. – Прошлую ночь оно не донимало меня, я понадеялся…

– Как наивно! Мы шумно явили себя в столице, «оно» уже обделалось и теперь желает мне мокрых штанов и поросячьего визга, – хмыкнул Кортэ. – Давай сразу попрошу у тебя прощения, малыш. Утром тебе будет плохо. Так плохо, что ты сочтешь королевскую казнь – благом. Но я предупреждал: всякий договор надо читать до подписания. Пока не усвоишь правило, болеть твоей голове. И моей, пожалуй, тоже. Идем.

Вион вздохнул, но не высказал вслух ни единого возражения. Сын тумана провел всех из зала вниз, нагрузив багряных служителей коврами и теплой одеждой. Сам прихватил корзину с остатками пищи, первым, показывая дорогу, пересек двор и спустился в кладовые, на нижний, холодный и глубокий их уровень. Лязгнул засовом, открыл добротную дубовую дверь и пояснил: тут его владения, надежнейший каменный мешок для сидра, а под ним еще одна клеть, обыкновенно в ней тайно сберегается самое ценное – бочки из Вольмаро. Сейчас, как может убедиться каждый, подвалы пусты.

Пока багряные по знаку Кортэ расстилали ковры и раскладывали подушки, а брат Иларио готовил бумагу и письменные приборы, сын тумана сбегал за лампадами и факелами. Вынудил каждого присутствующего обойти и простучать стены, убедиться: нет лазов, дверей и щелей, тайных воздуховодов и иных хитростей. Нижний подвал глухо замкнут, сообщается лишь с верхним через спускаемую шаткую лестницу. Или отделяется от всего мира, если лестницу вытащить, а толстенную дубовую заглушку люка – опустить и запереть. Завершив приготовления, Кортэ закрыл внешнюю дверь кладовых. Рассадил людей и без подробностей, коротко и точно описал голос, прозванный Басом. Указал на люк.