Сын Валленрода

Под Бельфором — еще один поучительный эпизод: словесный поединок командира роты с французским аристократом. Станислав оказался случайным его свидетелем. Было приказано занять часть особняка для размещения личного состава. Они вошли в огороженный высокой стеной старинный парк, куда доступ преграждали массивные железные ворота с надписью: «Attention aux chiens de garde!» «Внимание! Злые собаки!» Автоматная очередь разогнала остервенело лаявших догов с лоснящимися пятнистыми боками, и, миновав шеренгу античных изваяний, охраняющих главную аллею, солдаты взбежали на мраморную лестницу. Тогда этот старик-аристократ в тужурке стал в дверях и загородил проход. Высокий, прямой, монументально-величавый, он заговорил на чистейшем немецком языке: «Что вы здесь ищете?! Вход запрещен. Где ваш офицер?» Солдаты обескураженно остановились. Тут же подошел командир. Отдал честь пожилому господину, а француз заявил взвинченным голосом: «Прошу немедленно покинуть эту территорию: это частное владение. Никакие военные не имеют право становиться здесь на постой. Французское правительство гарантировало неприкосновенность частных владений. Ни один французский солдат не осмелился сюда проникнуть. Право частной собственности является международным правом, и я не пустил бы к себе никого, даже по личному приказу самого генерала Гамелена. Германия также обязана с этим считаться». Офицер сохранял олимпийское спокойствие. Лишь позволил себе заметить, что сейчас идет война. Но это еще пуще раззадорило француза. Если господину офицеру скандал из-за польского Гданьска угодно называть войной, то это его личное дело. Но как бы ни называли эту бессмысленную пальбу, он, француз, здесь хозяин и только ему решать, кто имеет право входить в особняк. Разумеется, он охотно выделит несколько гостевых комнат для, высших офицеров, но требует немедленно убрать нижних чинов. И выражает надежду, что его правильно поймут: раз сюда был закрыт доступ французским солдатам, он не может делать исключения и для немецких. Наиболее правильным ответом французскому аристократу была пощечина. Этого он вполне заслуживал. Старик побледнел, худыми руками заслонил лицо, опасаясь следующего удара, забормотал что-то и умолк. «Вы получили не за то, что запрещали войти сюда моим людям, — сказал командир. — Они и так войдут. А за то, что не пускали французских солдат». Ей-ей, он этого заслуживал. Боль в ноге усилилась. И все еще нельзя было поднять неимоверно тяжелые веки. Откуда-то издали доносился грохот. Это, пожалуй, Бельфор. Город-крепость. Он прикрывал подступы к Бургундским воротам. Когда это было? Вчера, позавчера?.. Первая добрая весь за всю эту кампанию. Наступление приостановлено. Может, теперь начнут французы? Хотя силы там небольшие. Так их информировали. Две французские стрелковые дивизии, гарнизон крепости, вторая бригада спагов и поляки. Это особенно взбудоражило Станислава. Их предупредили, что следует ожидать ожесточенного сопротивления. Бельфор овеян славой 1870 года. Но теперь превосходство на стороне немцев. Седьмая немецкая армия взаимодействовала с танковым корпусом Гудериана. Станислав уже видел немецкие танки в деле. Тяжеловесные французские громадины на гусеничном ходу не имели никаких шансов на успех. Они передвигались как мухи в смоле. Вот бы англичане подбросили какие-нибудь подкрепления. Наверняка подбросят. Будет еще очень жарко. И пусть. Только бы немцы не пошли дальше. Позавчера? Нет, пожалуй, нынешней ночью. Был получен приказ разминировать предполье. Обеспечить безопасный проход танкам. Не знаю, сказал он тогда Пеле, представится ли когда-нибудь еще такой же случай. Тот понял. Однако заколебался. «Боишься?» «Нет. Только это дезертирство, — ответил Пеля. — Fahnenflucht. Ты сбежишь, а твои близкие останутся. И за все заплатят». Станислав возразил, что уже подумал об этом. Ведь у них в штабе свой человек. Пьер Леру. Он оформляет похоронки, и что ему стоит выписать, например, такую: «Ваш сын, Станислав Альтенберг, пал за фюрера и фатерлянд». Подобная формулировка освободит его близких от ответственности. Конечно, это жестоко, но лучше, чем Освенцим. Он уже договорился с Леру, тот согласен. Обещал, что, если они не вернутся, отправит соответствующее уведомление их родным. Пеля позеленел. «Нет, нет… чтобы моим да такую бумагу — никогда! Ни за что на свете!» Испугался, что мать не перенесет такого удара. Станислав опасался не меньше его. Но иного выхода не было. Вдруг подвернется возможность… Каким-то образом удастся успокоить семью — он пытался убедить друга, хотя сам в это не верил. Какой тут мог подвернуться случай? Пеля потирал лоб, бубня вполголоса стандартную формулировку похоронки, применительно к себе и своему семейному положению: «Антон Пеля, ваш сын и брат, пал за фюрера и фатерлянд». Да, это было во сто крат труднее самого побега. Вскоре их повезли на грузовиках в направлении Бельфора. Высадили на опушке леса. Под прикрытием артиллерии двинулись уже своим ходом к обороне противника. За лесом простиралось поле, засеянное гречихой. Миноискатели обнаружили там первые мины. Саперы шли уступом, их редкая цепь часто останавливалась, чтобы извлечь и обезвредить треклятые тарелки. Беззвездное небо изредка освещали французские ракеты. Немецкие снаряды с присвистом пролетали высоко над головой. Дальше — заболоченный луг, кочковатый торфяник, островки непролазного кустарника. В лозняке друзья попытались отстать. Замерли в напряженном ожидании, не заметил ли кто разрыва в цепи. Нет, ни единая душа не заметила. Не слышно никаких окриков. Впрочем, кто бы осмелился кричать под носом у противника? Посидели минут пятнадцать на мокром торфе. Вероятно, цепь ушла вперед… Теперь можно двигаться в избранном направлении. Они были одни на ничейной земле.