Сын Валленрода

Впереди темнела стена леса. Там наверняка противник. Только как подобраться незаметно поближе, чтобы французы услышали их голос? Ползти или идти в полный рост? С белым платком на палке? Смешно. Тьма — хоть глаза выколи. Двинулись на четвереньках. Есть там кто-нибудь на опушке леса или нет никого? А может, их уже взяли на мушку? Ведь могли обнаружить в мутном мерцании падающей ракеты. И ждут, чтобы подошли поближе. Одно движение пальца — и скосят их как миленьких… Нет. Пока тихо. Хоть бы какое-нибудь движение на той стороне. Пора подавать какие-то знаки. Лишь бы не напороться на проволочные заграждения. Ножницы есть, но кто им позволит резать безнаказанно. Это же не полигон. На проволоку вешают консервные банки. Дотронешься — бренчат. «Они нас укокошат, — взволнованно шепчет Пеля. — Как пить дать укокошат, прежде чем доберемся до леса…» «Заткнись! Если хочешь, можешь вернуться». Впрочем, он сам заколебался, не вернуться ли? Всегда можно сказать, что заблудились. Но лес уже близко. Может, там поляки? Еще пятьдесят метров. Локти и колени ободраны до крови. Наконец, добрались. Пусто. Если бы были окопы, то сразу же за крайними деревьями. Нет… ни следа. Станислав и Пеля, тяжело дыша от усталости, присели под деревом. Сквозь пелену облаков проглянула луна. Торфяное болото, которое они преодолели, залило призрачным лунным светом. Наконец-то! Неподалеку от опушки того же самого леса — группа всадников. Плоские каски, короткие карабины, встревоженно пританцовывающие лошади. Спаги — Станислав видел их однажды. Немцы боялись их больше французов. Спаги не любили брать в плен. Станислава бросало то в жар, то в холод. Он даже не знал, понимают ли они по-французски. И пригодятся ли выученные на память фразы. Погибнуть от сабли спага, даже не добравшись до французских частей… Беглецы укрылись за стволами деревьев. Всадники постояли еще с минуту, наблюдая за лугом, потом исчезли в лесной чаще. Станислав и Пеля с тревогой прислушались к топоту копыт. Но арабская кавалерия поскакала в противоположном направлении. Одновременно из глубины леса послышался возглас: «Жюль, давай сюда». Крик повторился несколько раз, Станислав ничего не понял, но кричали, несомненно, по-французски. Сердце подкатило к горлу. Пора! Теперь надо действовать с предельной осторожностью. Затрещал валежник под чьими-то ногами, зашелестели раздвигаемые кем-то ветки. «Ты где, Марсель?» — раздался другой голос. Они увидали француза. Он шел в их сторону, небрежно волоча по земле винтовку. «Я здесь, Жюль», — француз вертел головой, высматривая своего спутника. Надо подождать, пока они сойдутся вместе. Наконец и второй показался из подлеска. Как странно и чуждо прозвучали их собственные голоса: «Не стрелять! Мы поляки!» Оба француза остолбенели как громом пораженные. Опасаясь, что они не поняли, Станислав крикнул еще раз. Французы продолжали стоять столбом. Альтенберг пошел прямо на них с поднятыми руками. За ним осторожно высунулся из-за дерева Пеля. При виде их первый француз отпустил ремень своей винтовки и медленно поднял руки вверх. Второй стоял словно окаменевший, не зная, как ему быть. Спустя минуту и он бросил винтовку и тоже вскинул руки: «Не стрелять! Не стрелять! Конец войне!» Сукины дети! Фронтовые бродяги! И надо же было на таких нарваться. Видимо, давно искали случай сдаться в плен. И счастье им улыбнулось, черт побери! Наткнулись на двух «немцев», которые не имели ни малейшего желания их убивать, да, видно, так испугались внезапной встречи, что даже подняли руки вверх. Дело дрянь. Ведь ясно же было сказано: «Мы поляки!» Не поняли или обалдели от страха? Вдруг французы загалдели, перебивая друг друга и размахивая руками. Они явно требовали, чтобы Станислав и Пеля взяли свое оружие и доставили их куда следует. Станислав попытался вступить с ними в переговоры, растолковать жестами, кто, кого и куда должен отвести, но это было совершенно бесполезно. Французы почти умоляли, чтобы их побыстрее увели отсюда. Недотепы. Первым поднял свой автомат Пеля и разразился потоком отборнейших ругательств. Станислав еще не видел его таким разъяренным. «Давай, давай, неженки! Шагом марш в немецкий плен!» Французы перетрусили, но с заметным удовольствием подчинились приказу. Он погнал их перед собой тем же самым путем, который так нелегко дался ему со Станиславом. Как все это было нелепо и противно. Альтенберг плелся за ним словно побитая собака. Какая ирония судьбы! Они приведут в часть пленных французов! Вдруг что-то со страшной силой грохнуло, полыхнуло, и порыв горячего ветра свалил его с ног. И одновременно — острая боль в бедре. Нет, это была не противопехотная мина. Вокруг уже рвались снаряды, один за другим или несколько сразу, ослепляя вспышками. Вздыбленная артналетом земля обсыпала его с головы до ног. В этом адском грохоте, от которого лопались барабанные перепонки, Станиславу казалось, что какая-то разбушевавшаяся враждебная стихия стремится похоронить его заживо. Во рту и в горле было полно песка, глаза щипало от дыма, а боль в ноге отдавалась во всем теле. Он был уверен, что это конец. Какие-то черные громадины пронеслись мимо него с оглушительным лязганьем. Потом, еще две — чуть в стороне. Он скорее догадался, чем разглядел. Танки Гудериана. Плотнее прижался к земле. Она дрожала, как стальная плита под ударами молотов. Он не помнил, сколько это продолжалось. Пятнадцать минут, час или добрую половину ночи. Уже светало, когда огонь французской артиллерии притих, вернее, чуть отдалился и превратился в мерный глухой рокот. Кто-то потряс его за плечо: «Станислав, ты живой? Сташек, отвечай!» Это был Пеля. Друг приставил ему ко рту горлышко фляги, обжигающая, смешанная с песком струя потекла в горло. Станислав поперхнулся. Боль в ноге сделалась нестерпимой. Он едва не потерял сознание. Перед глазами замаячили силуэты французов. Они подползли к нему поближе и принялись громко выражать свое сочувствие. Один разрезал ему штанину, достал свой индивидуальный пакет и попытался наложить повязку. Станислав оттолкнул его, не стерпев боли. «Проклятые французы! Мы поляки! Скажи им, Пеля, что мы Polonais». Пожалуй, только теперь до них дошло. Перевязывавший француз заглянул ему в лицо, удивленно спросил: «Вы поляки? — Обратился к дружку: — Жюль, они поляки?» Они обменялись еще какими-то словами, которых он не понял. Вероятно, обсуждали это удивительное открытие и то недоразумение, которое произошло в лесу. Вид у них был заискивающий, сконфуженный, словно они поняли, что допустили непростительную ошибку. Один из них, по-видимому желая оправдаться, потерянно развел руками. «Конец войне, конец Франции». Сквозь кроны деревьев недалекого леса уже просвечивало солнце, когда вместе с Пелей они укладывали его на импровизированные носилки.