Сын вечности

На седьмой день Чароходы готовят мне полосу препятствий. Все наши занятия проходили один на один, но в этот раз Айрис пригласила посмотреть всех, кто был в здании. Господи, да тут человек шестьдесят, и все уверены, что я их спасу.

– Цель – спасти павшего небожителя, – говорит Айрис. На другой стороне спортзала лежит кукла. – И доставить домой.

– И это все?

– Вперед, – говорит Айрис.

Гаснет свет.

Все наблюдают за тем, как на пути к кукле я борюсь с ветрами Атласа, будто попал в бурю. Я частенько задумывался о том, какая погода ждет меня во время миссий, и этот новый страх овладевает мной. Прямо перед куклой вокруг меня свищет еще один порыв ветра. Уэсли бегает кругами – не успеваю я его остановить, как он врезается в меня плечом.

Я отлетаю в стену, под которой нет никаких матов. Люди на скамейках кричат, пока я пытаюсь встать. Уэсли снова нападает; я скрещиваю руки на груди, защищаясь от очередного удара. Пламя феникса разгорается и превращается в крылья. Уэсли налетает на меня – но на этот раз назад отбрасывает его. Он катится по полу, толпа радостно вопит.

Я смотрю на руки. Мои огненные крылья не могут поднять меня в воздух, но они работают как щит.

Пора с этим заканчивать. Я хватаю куклу за ногу, пока Уэсли не успел подняться. Кукла тяжелее, чем мне сначала показалось, а руки и бока у меня все еще болят после тренировок. Из тени выплывает Марибель и пинает меня в подбородок. Не представляю, как у меня зубы изо рта не полетели. Она опускается на землю и бьет меня в солнечное сплетение так, как будто я ей денег должен или что-то вроде.

– Сдаюсь, – выдавливаю я сквозь кашель.

Я не боец и признаю это.

Марибель помогает мне подняться и наклоняет голову набок:

– Мы не должны сдаваться.

Она выкручивает мне руку и перекидывает меня через плечо. При ударе воздух выбивает из легких, у меня сбивается дыхание. Да, я миллион раз видел это в боевиках, но я не был готов к тому, что руку практически вырывают из плеча, а позвоночник, кажется, разваливается на куски.

Я привстаю на одно колено и жестом прошу перерыва.

– Дай мне пару минут.

– Черта с два, – отзывается Марибель.

– Дай мне перевести дыхание!

– У Кровавых чародеев тоже попросишь минутку передохнуть? Думаешь, инспекторы дадут тебе время отдышаться? Враги жаждут видеть тебя слабым. Докажи обратное.

Марибель взлетает и торпедой бросается на меня. Я перекатываюсь в сторону, как она меня учила, встаю на одно колено и бросаю огонь, сбивая ее на землю. Она стонет, но у меня нет времени осмотреть ее – мне нужно закончить задание. Я тащу куклу по полу, когда тяжелый мяч сбивает меня с ног. Айрис запускает еще один, и я кидаю в него огненные стрелки, пока не разношу мяч в клочья, которые разлетаются по всему полу. Я тащу куклу за ноги и падаю, едва добравшись до финишной прямой. Я еле дышу, а зрители кричат:

– Огнекрылый!

Все присутствующие считают меня героем. Огнекрылым. Надеюсь, они никогда не узнают, что спасение им нужно из-за того, что я же и натворил в прошлой жизни.

∞

Непривычно смотреть, как Брайтон монтирует ролики со мной. Но уже на следующий день Чароходы одобряют то, что он называет своим шедевром, и видео появляется на канале «Небожители Нью-Йорка». Это двухминутная нарезка кадров всего, что со мной произошло за последнее время. Эпическая музыка нарастает во время эпизода в поезде, потом замедляется, когда меня валяют по полу во время тренировок, и снова взрывается, когда я прохожу испытание. Очень круто, но я сомневаюсь, что зрители будут сочувствовать призраку, потому что у меня нет доказательств того, что я родился со своими способностями. Меня будут обвинять в том, что я отнял силу.

Просмотров так много, что Брайтона аж трясет. На каждые десять хороших комментов приходится один о том, что меня надо сжечь и скормить гидре. Надо прекратить их читать – даже поддерживающие, – потому что на меня и так слишком сильно давят. Вообще я должен был ходить на индивидуальные консультации к Еве, как ма, но между тренировками и попытками расшифровать заметки Батисты и Сьеры вместе с Пруденцией времени не остается. На меня рассчитывает слишком много людей. В том числе я сам. Лекарство – единственное, что позволит мне вернуться к нормальной жизни.

Я держу у плеча лед, листая вместе с Пруденцией лабораторный журнал в обложке из темно-синей кожи с золотым огненным шаром. Батиста пишет как курица лапой, зато круто рисует. Под наброском угасающего пламени я разбираю запись об одной из его теорий. Он работал с небожителем, который умел нейтрализовать силы других, но действовал скорее как инспекторская перчатка – эффект держался недолго. Изучая записи, картинки и чужие страхи, я думаю, почему стал таким, каким стал; за что ответственен я сам, а что перешло от Батисты? Может, моя любовь к фениксам объясняется моими воплощениями Батисты и Кеона?

Пруденция вбивает заметки в телефон.