Сын ведьмы

Жишига действительно бесновался. Спутанный по рукам и ногам, он пытался отползти в сторону. Сава был сильным парнем, но ему пришлось изрядно повозиться, пока волок его к Ящеру. А тот еще стал переступать лапами, пыхтел громко, в его утробе рокотало. Наконец Добрыня помог втащить Жишигу на круп чудовища, примотал к спине, чтобы не свалился.

– Сава, скорее! Она уже еле сдерживается!

Она? Саве, когда он взбирался по подрагивающей спине чудовища, цепляясь за жесткие чешуйки Ящера, уже и не верилось, что это она… та, которую столь страстно любил когда-то. Он ощущал, как под кожей Ящера перекатываются могучие мышцы. А потом был рывок, и Сава едва успел обмотать вкруг запястья петли, приник к бьющемуся под собой телу. Взлета даже не почувствовал, только ветер вдруг зашумел в ушах, хлопнули дружно все шесть крыльев. И понесло…

Саве казалось, что он уже не принадлежит себе, что он былинка в чреве самой матери-земли, – настолько чувствовал себя беспомощным, потерянным, оглушенным. Лишь через какой-то продолжительный промежуток времени смог открыть глаза, увидел перед собой согнутую спину Добрыни, сидевшего на хребте чудовища. Ну чисто наездник на коне… или туре. Ибо спина Ящера была выгнута дугой, как у дикого быка. Сава это не то чтобы видел, а угадывал. Он уперся ногами в подобие веревочных стремян, висел на обхватывающих запястья петлях. Висел, почти распластавшись, а вот сесть так, как Добрыня, не сумел. Тот уже словно слился со спиной Ящера, сидел уверенно, а Сава никак не мог приноровиться удерживаться так, чтобы было удобно. Хотя о каком удобстве можно говорить, когда под тобой, будто гигантская волна, взмывает огромное холодное тело? Холодное ли? Теперь ему казалось, что кровь чудища нагрелась, он ощущал идущий откуда-то изнутри, из-под жесткой чешуи жар. И опять до скрипа в зубах хотелось просить о помощи Всевышнего. До скрипа, ибо он со всей силы стиснул зубы. Лучше бы лишиться чувств, как, похоже, случилось с Жишигой. Тот был перетянут веревками за выступами хребта Ящера, не двигался, висел мешком. В темноте Сава скорее угадывал его неподвижность, чем видел. Видел? Он сам не понял, откуда появился и стал разгораться этот мертвенно-белесый свет.

Добрыня же закричал:

– Вот оно! Вот оно, вижу!

Что – оно? Сава поднял голову. Страшно хотелось поправить наползший на глаза нелепый кожаный шишак, но как это сделать, когда весь в петлях? И все же он разглядел впереди чуть светящийся овал, по краям которого пробегали вспышки редких молний.

Ящер взревел и кинулся прямо в это отверстие. Миг – и они проникли в некое окно, но движение не прекращалось. Свист ветра, вспышки, какой-то серый утягивающий проход, рев, в теле боль. Сава, кажется, потерял сознание, а когда открыл глаза, то даже удивился – полет продолжался. Приникших к телу Ящера людей обволакивало воздушной массой, обдавая то жаром, то нестерпимым холодом. В глазах рябило. Рядом сильно хлопали большие перепончатые крылья Ящера. Он летел ровно, плавно, но все равно от столь стремительного полета голова шла кругом. В какой-то миг, приоткрыв глаза и посмотрев вниз, Сава заметил мелькавшие внизу верхушки деревьев, сверкнувшее водной поверхностью озеро. Но тут опять впереди возник серый овал, Ящер рванул к нему, и вновь все объяла тьма. Тьма ли? Ибо вскоре Саве стало казаться, что он видит воду, много воды, без конца и края. «Море никак?» – ошеломленно подумал парень.

Море он видел ранее, но оно было синее, ласковое. С берега близ Корсуня им любовался. А тут смотрел сверху, сквозь некий блеклый свет, и водное пространство внизу казалось чешуйчатым, темным, как спина Ящера, к которому он приникал. И еще оно казалось огромным, бескрайним. Ему не было конца, как и самому полету. Сколько же они летят?

Что полет был долгим, можно было сообразить уже по тому, что и сам мощный Ящер как будто стал выбиваться из сил. В какой-то миг он сложил средние крылья, нес тело и сидевших на нем только на первых, самых больших, и последних, удерживающих хвост. Средние же сложились, накрыв Саву и привязанного с другой стороны хребта, оплетенного веревками Жишигу. Крылья были жесткие, темные, ничего из-под них не разглядишь. Добрыне, который устроился на гребне хребта чудища, было удобнее. Сава порой видел посадника, пригнувшегося к чешуйчатому основанию мощной шеи, словно наездник на понесшем скакуне. Вот уж действительно – понесшем. И только один раз Добрыня вскрикнул, когда новый овал возник в пространстве и Ящер уверенно направился в него. Проскочил, только ветром ледяным обдало. И вдруг померещилось, что навстречу летит глухой довольный хохот. Он доносился откуда-то издалека, но приближался, становился громче. Жуткий был смех, удовлетворенный, торжествующий, недобрый. Так может смеяться лишь темная нечисть. От обуявшего его страха Саве безмерно захотелось взмолиться… Но сдержался. Испугался, что если нарушит ту силу, которая несла, то просто свалится вниз, куда-то в темную бездну.