Сын ведьмы

Много чудес совершал шаман, но немного кто знал об истинных причинах исцеления. Алексей объяснял всё просто: «Да оглушило взрывом вашего солдатика, вот его и записали в покойники. А вы, в следующий раз, не изображайте из себя академиков— быстрее тащите раненого или контуженного в медпункт. Большинство солдат помирает, потому что их не успевают вовремя доставить даже в лазарет. А был бы госпиталь в двух шагах, то и искусственное дыхание бы доктор сделал и непрямой массаж сердца. Добрая половина раненых бы выжила. За весь полк я один заступиться перед Мачехой Смертью не смогу, но свой батальон в обиду постараюсь не дать. А будете злые слухи про казака — шамана распускать— уйду из батальона в лазарет, полковому хирургу ассистировать. Ползите тогда из окопов сами до госпиталя, неучи вы тёмные!»

Мужики в батальоне уважали Алёшу Поповича не только за лекарский талант, но и за характер. Вроде, парнишка безусый, а о — о — очень серьёзный мужчина. О его воинском мастерстве, смелости и силе богатырской легенды слагали в окопах. О тайных шаманских ритуалах с огнём и оживлении покойников— тихонько шептались в глухих блиндажах. А чтения приключенческих романов долгими осенними вечерами— превратилось в театральное представление, которое солдаты боялись пропустить, и потом, как умели, услышанное пересказывали, в собственной интерпретации, уже товарищам. Офицеры, случайно подслушавшие подобные литературно — матерные опусы, ржали до слёз. Сами на солдатскую сходку в палатку медблока ходить стеснялись, но за книжками в библиотеку Алексея захаживали регулярно. В пещере полевого шамана появилась целая этажерка с книгами, большую часть занимали бульварные романы: приключенческие об индейцах, фантастические о летающих людях или чудных подводных аппаратах, «Наутилусах» разных. Алексею нравилось читать не только о находчивых героях, но и талантливых изобретателях. Любил парнишка «пошаманить» с техникой, даже верстак на улице под навесом поставил. Вот только на войне чинить ему всё больше живые организмы приносили, а они не всегда починке поддавались— обидно до слёз!

Конечно, на своё скромное жалование вольнонаёмный санитар так шиковать бы не смог (библиотечная полка, верстак с инструментами), но Алексей всё объяснял тайными пожертвованиями неизвестных доброхотов. Нет, поклонников у героя было хоть отбавляй— денег у солдат лишних не водилось, а у офицеров казак не клянчил, наоборот, отказывался, когда подсобить предлагали. Лишь друг Сёма знал, что Алёшка добыл богатый трофей с упавшего в лесу дирижабля. Почему аппарат с небес сверзился, и как кинокамера целой осталась— Семёна не беспокоило. Коммерсант лишь жалел, что казак не принёс ему большой шёлковый отрез с оболочки дирижабля. Не верилось Семёну, что белого шёлка там не было. А вот тайная обида на непрактичного дружка жгла душу (мало утащил! и идти к месту крушения больше не хочет, хотя вскользь и намекнул, что после войны подремонтирует машину и Семёна с собой в Америку возьмёт). Но вот доживём ли ещё до той Америки? Хорошо, немецкие марки у дяди Якова по хорошему курсу обменял— и друга, и себя родимого не обидел. Денежным жалованием санитара Семён тоже банковал, зато новую форму казаку со склада утащил бесплатно.

Только осень к концу подходит, а парнишка из старой гимнастёрки аж наружу прёт, плечами строчку рвёт, бицепсами рукава распирает. Всё из — за его атлетической гимнастики с каменюками тяжеленными, да ещё эти утренние пробежки вдоль холма— носится голый по пояс, как ошпаренный. По ночам уж заморозки, и снежок с неба срывается, а казак торс из ведра водой обливает, будто жаркий июль на дворе. Вымахал в рост на добрую ладонь! Да ещё над писарем теперь насмехается, что труженик канцелярского стола объём ягодиц накачал, и «мышцы пресса» у него тоже гимнастёрку распирают… на животе. Обидно Сёме такое слышать, но без встреч со странным казачком жизнь уже казалась пресной— скучно без мечты жить. А славный парнишка о храбрых индейцах расскажет, о чудных изобретениях фантазёров заморских поведает— будто живой водой напоит! Вон, даже батюшка Онуфрий к нему зачастил, зовёт молитву перед строем зачитать. У Алексея дивно хорошо выходит, словно в храме в церковном хоре поёт. И не важно, заутреннюю ли читает или по убиенным солдатушкам отходную молитву, — благодатью души человеческие наполняются, ажно воспарить хочется!