Сын Ветра

В любом случае, факт остаётся фактом: поставки «охотничьего приварка» в посольство прекратились, за исключением семьи посла. Если Кейрин-хан и не знал таких слов, как «стимулы» и «мотивации», он прекрасно умел ими пользоваться. Слово «символ» он знал наверняка. В частности, символ высочайшей милости, которой при желании могут и лишить. В джинне, чародейке и после́ хан был заинтересован – да, именно в такой последовательности. Что же до остальных чужаков… Польза от них была мизерной. Знания? Знания хороши, когда их можно воплотить на практике или продать. Практика сузилась до крайности, продажа в условиях блокады исключалась. Военная помощь? Аккумуляторы садились, небесное оружие отказывало, а в рубке на саблях ларгитасцы проигрывали местным воякам. Хан рассматривал чужаков как потенциальных заложников – на случай, если кто-то из означенной троицы возжелает проявить норов. Но заложник, который умирает без мучений, с улыбкой на губах – плохой заложник. Таким и пожертвовать легко.

Значит, никакого спецпайка. Воля владыки не обсуждается.

Выполняйте всё, что я прикажу, без слов уведомил Кейрин-хан, и никому не придётся умирать: ни с радостью, ни в мучениях.

* * *

– Через месяц меня вызвали во дворец, – сказала доктор Ван Фрассен, запирая замо́к на воротах ангара. – Если честно, я удивилась.

– Зачем? – спросил Гюнтер.

Он слышал, как в ангаре недовольно ворочаются криптиды, выходя из эмо-транса. Вкусняшки закончились, а голод никуда не делся.

– Кейрин заставил меня присутствовать при смерти молодого шаха. У хана теперь был внук, наследник престола, и Хеширут стал не нужен. Официально шах умирал от заворота кишок. Думаю, его попросту отравили.

– Не понимаю. Вы-то ему зачем? Засвидетельствовать смерть?!

– Вы действительно не понимаете?

– Абсолютно.

– Великий Космос, как же я вам завидую! Жизнь здесь испортила меня. А ведь и я была такой же наивной девочкой.

Гюнтер обиделся:

– Не так я наивен, как вам кажется. Хан отравил шаха и вызвал вас. Он что, идиот? Вы же могли всё понять!

– Нет, Кейрин не идиот. Я могла всё понять, для этого меня и вызвали.

– Бред!

– Ничего подобного. Я всё поняла правильно и передала другим. Если Опора Трона не моргнув глазом умертвил шаха, отца собственного внука, то мы, пришельцы, для него – пыль, прах, никто. Наши жизни стоят дешевле плевка на дороге. Мы хотим их сохранить? Значит, надо беспрекословно повиноваться хану. А заодно Кейрин продемонстрировал, что умеет быть гуманным.

– Гуманным?!

– В его понимании. Шах тоже ел мясо монстров и умер так же, как Скунс и Груша. Без боли и страха, можно сказать, с радостью. Кейрин-хан бывает очень жесток, но в этом случае он действительно проявил гуманизм.

Гюнтера передёрнуло. Если таков здешний гуманизм, кавалер Сандерсон предпочёл бы жить в менее гуманном обществе. Например, среди людоедов Кемчуги. Те хоть просто едят, без тонких намёков.

– Под конец шах послал мне мысленный образ: энграмму, яркое воспоминание. В детстве Хеширута ослепили. Наши врачи вернули ему зрение, но перед этим я дала юноше взглянуть на мир своими глазами.

– Своими? В каком смысле?

– В смысле, моими. После пяти лет слепоты это был самый счастливый момент в его жизни. Именно его он и переживал, умирая. И поделился счастьем со мной. Знаете, Гюнтер, я ему благодарна. Здесь так мало счастья, и еще меньше людей, способных делиться. Кроме того, он дал мне подсказку, ключ к разгадке.

– Ключ?

На миг Гюнтеру показалось, что он – персонаж из скверной пьесы. Что все его реплики расписаны наперед, и он прилежно произносит их одну за другой, следуя доставшейся ему роли. Скоро упадёт занавес, вспыхнет свет, раздадутся аплодисменты. Артисты выйдут на поклон – и этот театр абсурда закончится, можно будет переодеться и отправиться домой.

Ощущение накатило и схлынуло. Духота шадруванской ночи, светляки звёзд в низком небе. Двор посольства, ворота ангара. Изнутри скребутся голодные криптиды…

– Я решила взглянуть на ситуацию чужими глазами, – доктор смотрела в небо: живая иллюстрация собственных слов. – Глазами самой твари. Одну зверушку Фрида притащила живьем, и я прозондировала её психику. У меня имелся кое-какой опыт…

– Вы зондировали психику флуктуации континуума?!

– Я же не знала, что это флуктуация! Но, думаю, если бы знала – меня бы это не остановило.

– И что вы обнаружили?!

– Вы надеетесь на откровение? Зря, кавалер, зря. Мои изыскания принесли мало пользы. Местные недаром зовут тварей гулями и дэвами. Ничего похожего я раньше не встречала: совершенно иная синаптическая структура, матрицы реакций… Сбросить вам энграмму? Да, ещё защитные механизмы – я шла как по минному полю.

– Защита? Как у энергетов?

– В некотором роде. Но когда я вскрыла долговременную память зверушки… Там оно и обнаружилось: яркое переживание. Чистое, незамутнённое счастье. Словно этому существу что-то мешало, раздражало, а потом лишнее отсекли. Теперь, когда я знаю, что это флуктуации континуума, многое встало на свои места.

– Что, например?