Сын Ветра

Голос у юного шаха резкий, по-юношески ломающийся. Царь царей прилагает немалые усилия, чтобы не «пустить петуха», не сорваться на визг. Он кричит, размышляет Гюнтер. Злится? Нет. Не кричит, не злится. Он радуется, получает удовольствие. Он всегда так разговаривает.

– Падите ниц! Что есть непонятно?

В отличие от Кейрин-хана шах говорит с сильным акцентом. С порядком слов у него проблемы. Справа и слева от кавалера Сандерсона простёрлись доктор Ван Фрассен и посол Зоммерфельд. Один Артур продолжает стоять – не просто стоять, а на коленях.

– Стража помочь глухому? Прочистить уши?

Судя по звуку, простёрся и Артур.

Шах держит паузу. Наслаждается зрелищем. А может, просто отвлёкся и забыл о ларгитасцах. Гюнтер знает таких подростков. У них трудности с долгой концентрацией внимания.

– Наш дед, – шах чмокает, словно забыл имя Кейрин-хана. – Наш досточтимый дед.

Язык, покрытый желтоватым налётом, облизывает сухие губы, прячется обратно. У средоточия вселенной нелады с печенью или поджелудочной железой.

– Мягок был, да. Слишком. Много позволял. Мы исправим. Никаких приви… привилегий! Никаких! Только слушать, только повиноваться. Все уразуметь?

Все молчат: говорить не дозволено. Почтительная тишина вполне удовлетворяет царя царей.

Мальчик в костюме попугая делает вялый жест.

– Дозволено встать! – возвещает глашатай.

Все поднимаются на ноги. Шах садится за стол.

Шах изволит кушать.

На столе громоздятся боевые порядки из блюд. Царь царей ест на золоте и серебре. Исходит аппетитным паром гора риса с изюмом. Дразнит поджаристой корочкой запеченная целиком баранья нога. Мокро отблёскивают сизые грозди винограда. Гюнтер вдыхает ароматы. Рот наполняется слюной, в брюхе явственно бурчит. До сего момента кавалер Сандерсон не вспоминал о голоде – вот, напомнили, и некстати. Живот прилипает к спине, кишки завязываются морским узлом.

Шехизар Непреклонный шевелит в воздухе пальцами.

Рядом объявляется ещё один юноша – виночерпий. Его одежды: пожар в ночи. Его лицо прекрасно, над верхней губой – абрикосовый пушок. Он наливает царю царей полный кубок из кувшина с тонкой лебединой шеей. Течёт струя: густая, тёмная. Шах припадает к кубку. Глядит на виночерпия поверх края. Кажется, что он пьёт юношу, не вино. Виночерпий улыбается, приносит ларец. Блестят жемчужные зубы виночерпия. Блестит инкрустированный слоновой костью ларец размером с коробку для обуви.

Для горнолыжных ботинок, думает Гюнтер. Десерт? Рахат-лукум?!

Гюнтера тошнит.

«Как же он похож на Хеширута!»

«На кого?»

«На своего отца…»

Доктор Ван Фрассен даже не пытается спрятать мысленный вздох, отправляя Гюнтеру энграмму двадцатилетней давности. Воспоминание ничуть не потускнело со временем.

Хеширут IV одет куда скромнее своего сына. Из всех «красот» он лишь накинул поверх рубахи короткую, расшитую золотом безрукавку. Ведёт он себя как зрячий, хотя доктор Ван Фрассен (а значит, и Гюнтер) точно знают: Хеширут IV слеп. Он уверенно входит в комнату, не обращая внимания ни на толстяка, склонившегося в раболепном поклоне, ни на кивнувшую Регину. Берёт из вазы гроздь душистого, темно-розового винограда; отщипывает ягодку, кидает в рот. Приближается к окну, любуется парком. Лишь странный поворот головы – кажется, что шах смотрит искоса, крадучись – выдаёт правду: Хеширут «смотрит» ушами…

– Сперва его величество собирался казнить вас, госпожа, – переводит толстяк, трясясь от страха. – Но потом, по зрелому размышлению, передумал.

– За что? Я гражданка Ларгитаса! Я требую…

– Если вы не замолчите, вам отрежут язык.

Доктор права. Одежда – ерунда. Эти скулы, лоб, разрез глаз… Этот язык, который тебе могут отрезать в любую минуту. Гюнтер глядит на сына и видит отца. Глядит на отца и видит сына. Хеширут IV – нет! Шехизар Непреклонный! – отставляет кубок. Смотрит на что-то украдкой, краем глаза. Да, та самая поза. Не узнать движение невозможно.

Отец был слеп, сын зряч. Что с того?!

Шах принимается за десерт. Пододвигает ларец, запускает внутрь обе руки. Достаёт отрезанную голову. Ставит на блюдо перед собой, лицом к ларгитасцам. Кровь не течёт, запеклась. Голову отрезали ночью, не сейчас.

Узкий рот. Ястребиный нос.

Веки сползли на глаза.