Сын врага (СИ)

Ачарья Нагендра не стал долго церемониться с новоприбывшей. Ему было безразлично, кем она являлась прежде, кого в своей жизни обрела или потеряла. Он нагрузил её тяжёлой работой, давая самую простую пищу и выдав вместо красивого бело-золотого сари выцветшую тряпку, которую постыдилась бы надеть самая невзыскательная служанка во дворце Паталипутры. Тарини терпела всё, по ночам вознося молитвы богам о том, чтобы они сохранили ей и её сыну жизнь до того дня, когда Биндусаре исполнится двадцать. Тарини прекрасно знала, что в этот день по традиции для наследного принца будет устроен роскошный праздник. Во дворец самраджа Чандрагупты в честь большого торжества пригласят всех, включая самых презренных нищих.

Тара жила только ради этого дня, искупая тяжёлой работой и унижениями грех, совершённый некогда по отношению к мужу, умоляя дэвов помочь вернуть себе сына. План её был прост: в огромной толпе, которая хлынет в Магадху, затеряться несложно. Да и времени пройдёт достаточно, чтобы получилось неузнанной явиться к сыну. Раньше никак нельзя. Рассказать правду ребёнку или даже подростку недопустимо. Она рискует сломать его душу, превратив жизнь мальчика в кошмар, но рассказав правду взрослому мужчине, уже прошедшему через огонь битв, познавшему, что такое правда и ложь, дружба и предательство, она превратит в ад жизнь тех, кто причинил им с Биндусарой боль, разлучив их на столько долгих лет: Чанакье и Чандрагупте.

Ожидание невероятно растягивает время. Двадцать лет тянулись для Тарини, словно вечность, но она дождалась своего часа. В честь двадцатилетия Биндусары в Паталипутре по приказу Чандрагупты организовали столь пышный праздник, что слухи о нём докатились до самых отдалённых уголков земель Бхараты. Не миновали известия и ашрам Нагендры. Отшельник долго размышлял, стоит ли ему покидать обитель, но в конце концов решился.

— Ради такого случая даже я готов выйти из леса и явиться в столицу. Я там лет сорок не бывал, — заявил он своим ученикам.

Тарини ликовала, но тщательно скрывала свои чувства и прятала от ачарьи глаза. Если бы учитель хоть на миг заподозрил в ней странную радость, он бы не выпустил её из леса. Скорее всего, Тару приковали бы в пещере на несколько дней, оставив рядом лишь миску с водой. Всем ученикам ачарьи Нагендры полагалось жить так, словно земля — это вечная юдоль скорби, где полагается молиться и исполнять предписанный долг, а радость и веселье недопустимы. А уж тем более запрещено в день рождения наследника престола безумной ученице нарушать царское спокойствие, рассказывая небылицы о том, будто она и есть настоящая мать царевича.

Аматья Ракшас уже вторую неделю много работал, почти не отдыхая ни днём, ни ночью. Ему давно не доводилось устраивать столь огромное пиршество. Ежедневно прибывали махараджи из союзных и завоёванных земель со своей свитой, представители всех варн с богатыми подношениями, певцы и музыканты, юные танцовщицы… Такой роскоши Паталипутра не видела, наверное, уже сотню лет. Махападма Нанд никогда не разбрасывался деньгами, отмечая юбилеи сыновей. С точки зрения Ракшаса, он поступал верно. Ведь если каждому из восьми сыновей устраивать столь шикарные празднества, средств в казне не хватит. О том, сколько золота отсыпал на торжество единственного сына Чандрагупта, знал лишь Чанакья. Ракшас догадывался, что затраты были колоссальными, и Каутилья такие огромные расходы не одобрил, однако император впервые проявил упрямство, настояв на своем, и ачарье пришлось смириться.

Аматья по-настоящему страдал. Чандрагупта был ему глубоко ненавистен, но узурпатора всей душой любил Биндусара. И подлый царь, как ни странно, Биндусару тоже любил. В его чувствах к приёмному сыну аматья не замечал лицемерия.

Ракшас вздохнул. Бхутова клятва, которую он дал Чанакье, сжигала сердце. Ничего не говорить. Никогда! А вот попробуй, промолчи, когда с каждым днём молодой царевич всё сильнее похож на обожаемого царя, одна улыбка которого возносила Картикею на небеса. Как тут промолчишь, если в каждом жесте, движении, улыбке снова видишь смелого, доблестного юношу, не боящегося ни дэвов, ни данавов, воина, равного которому ещё поискать на этой земле.

— Люби вы меня одного, я бы уберёг вас, самрадж, — часто шептал сквозь слёзы Ракшас, обнимая влажную подушку перед тем, как уснуть. — Я бы не позволил и волосу упасть с вашей головы. Но боги прокляли вас страшной любовью, несправедливой страстью, которую не смог угасить ни я, ни Амбхикумар. Мне ли не знать, что даже Тара для вас была лишь жалкой заменой. Ничтожной подделкой… Я знаю, кого вы любили больше всех, Величайший. Но этот подлец никогда не был вас достоин! Я каждую ночь умоляю богов спуститься и помочь мне отомстить и ему, и его ачарье… Однажды это случится, я верю!