— Я не заслуживала его любви, но он меня любил. Как и Чандрагупту, если верить аматье, — признавалась она со вздохом. — Если бы он остался жив, ты бы узнал, как сильна его любовь к близким людям. Сожалею, что отчасти из-за моего предательства ты никогда об этом не узнаешь… Тебе бы следовало и меня изгнать. Это было бы только справедливо. Я тоже преступница.
— Но ты — моя мать, и ты раскаялась, — возражал юноша. — А я простил.
Царица только печально улыбалась и тихо говорила.
— Отдыхай.
Портрет Дхана Нанда, чудом спасённый от уничтожения, висел теперь на стене покоев нового императора Магадхи. Вдоволь наглядевшись на портрет, Биндусара закрывал глаза, и во сне каждый раз видел одно и то же: костёр в лесу, вход в подземную пещеру, заросшую мхом и корнями деревьев, и своего приёмного отца Чандрагупту — исхудавшего, грязного, со спутанными волосами, а рядом с ним — молодого Дхана Нанда, который говорил ему: «Ты стал моему сыну прекрасным отцом, лучшим, чем я сам смог бы стать», — и сердце Биндусары отчаянно сжималось. Он желал оказаться там, в лесу, сказать Чандрагупте, что больше не ненавидит его, а настоящему отцу мечтал признаться, как сильно хотел бы хоть раз увидеть его живым и обнять.
Один раз он и увидел его. Разумеется, это тоже случилось во сне. Отец пришёл к нему и сел на край его ложа.
— Ты вырос похожим на меня, — заметил он, с любопытством разглядывая сына. — Ты не так вспыльчив, как я, но ты долго держишь обиду внутри и прощаешь с трудом. Это плохо.
— Я не обязан прощать лжецов и предателей, — быстро ответил Биндусара.
— Конечно, — Дхана Нанд прикоснулся рукой к его плечу. — И всё же постарайся увидеться с тем, кто воспитал тебя, в то время как я в гневе едва не лишил тебя жизни ещё во чреве матери. А этот человек заботился о тебе много лет! Он искупил свои грехи, став тебе настоящим отцом. Отбрось ненависть. Если даже я смог простить его, будучи убитым его рукой, то почему ты не можешь? Он уже достаточно наказан. И знаешь, поспеши, сынок. Может статься, если не поспешишь, то вскоре будет поздно.
Биндусара проснулся. За окном медленно восходило солнце. Начинался новый день.
Однако Биндусара не послушал голоса сердца и не поехал сразу. Глубокая обида на Чандрагупту за то, что тот говорил ложь о его истинном происхождении и скрывал столько лет правду о совершённых в прошлом преступлениях, заглушала милосердные порывы. Прошло почти два месяца после того сна, прежде чем случилось событие, заставившее Биндусару передумать и броситься, очертя голову, на поиски изгнанного им самраджа Магадхи, мгновенно простив тому всё.
— Это послание мы перехватили совершенно случайно, — развернув клочок пергамента, Ракшас показывал содержимое записки Биндусаре и Тарини.
— И где послание? — удивился Биндусара, беря пергамент у Ракшаса и рассматривая на свет. — Тут же нет ничего!
— Оно написано соком растения, проявляющимся только в темноте. При свете дня ты ничего не увидишь. Но я уже слишком хорошо изучил методы Чанакьи. Мне ничего не стоило расшифровать, что там написано.
— Говори же! — нетерпеливо попросил Биндусара.
— Записка содержит рецепт двух травяных настоек и совет тайком опаивать ими тебя. Она передана Чанакьей через одного из странствующих браминов и адресована Радхагупте. В составе настоек указаны такие опасные растения как бешеная вишня и шальная трава*. Если их положить больше, чем требуется, оба этих растения могут вызвать смертельное отравление. Однако если класть каждый день понемногу, приучая к новым ядам твоё тело, то ты, привыкнув и не умерев, будешь то впадать в гнев, когда это требуется отравителю, то видеть сны наяву, во время которых в твой ум можно вложить любую мысль. И ты в неё поверишь.
— Вот, значит, как? — Биндусара нахмурился.
— Да. В записке прямо сказано, что разумом Чандрагупты именно с помощью указанных двух растений все эти годы управлял Чанакья, добавляя ему в пищу шальную траву под видом противоядия, объясняя это необходимостью выработать привыкание к ядам. Когда же требовалось вызвать ярость и желание убивать, бывшему махараджу подмешивали в питьё бешеную вишню. Я вынужден признать, прочитав эту записку, что Чандрагупта, которого я всё это время ненавидел, по большей части, был не волен в своих поступках. Его использовали, как и махарани Тару…
Биндусара вздрогнул. Тара молча переводила взгляд с сына на аматью и обратно, ожидая, когда молодой царь примет решение. Биндусара встал с места, прошёлся по опочивальне взад и вперёд, а затем повернулся к Ракшасу.
— Чанакья всё ещё считается моим подданным?
— Да, самрадж, — глаза аматьи хищно блеснули. — Он не покинул пределы Магадхи, остался в лесу на самой окраине. Он всё ещё ваш подданный.