Сын врага (СИ)

— Я опять открою глаза, и наш разговор окажется сном? Я увижу, что лежу возле угасшего костра, желудок скручивает спазмами от съеденной вчера не самой лучшей пищи, а вокруг — никого? И тебя опять нет?

Дхана Нанд хмыкнул и устроился на поваленном дереве удобнее.

— Ну, а как ты хотел? Я бесплотный дух и могу приходить к тебе только во сне. Наяву меня нет. Я бы и хотел появляться и постоянно обвинять тебя в своей смерти, да не получится.

— Раньше ты вообще не приходил, даже для того, чтобы обвинить, — это прозвучало как жалоба или мягкий упрёк, и Чандрагупта сам устыдился тона своего голоса, а, главное, своих странных чувств, так похожих на нежность.

— А это потому, что ты пил настойки Чанакьи. Даже при желании ты не смог бы меня увидеть ни во сне, ни наяву. От дизентерии, кстати, листья вен-кай помогают. Хочешь, помогу тебе их найти? А если желаешь сделать себе вина, собери плоды бишофии. На соседнем холме их полно.

— Дхана, — перебил он снова быстро, торопливо, отчаянно.

— Ну, что ещё? — вздохнул младший из Нандов.

— Прости.

— Да хватит, — покойный царь поморщился. — Неужели тысячу раз я буду приходить, и ты тысячу раз прощения будешь просить? Остановись уже. Кому нужны твои извинения?

— Я думал — тебе.

— Не надо. Всё перегорело. Незачем угли ворошить.

— Но ты сказал, что всё равно будешь приходить снова?! — напрягся бывший царь.

— Непременно. Уже двадцать ночей мы вместе, и так теперь будет всегда. До твоей смерти.

Лицо Чандрагупты озарилось, будто солнечным лучом.

— А день, когда я умру, ты знаешь? Ведь если ты уже там, ты должен знать про меня?

— Не спрашивай. Всё равно не отвечу.

— Пожалуйста!

— Нет.

— Тебе нельзя, или ты сам не желаешь говорить?

— Не желаю. Ведь у меня есть огромное искушение приблизить тот день. И я своими словами могу это сделать.

— Так я и сам хочу! — воскликнул Чандрагупта. — Даже если мне придётся ответить за все свои ужасные поступки, я желаю приближения смерти в надежде, что потом мы встретимся.

— Неужели? — изумился Дхана Нанд. — Желаешь встретиться со мной?

— Да!

— Однако этого не случится, — сухо обронил Дхана Нанд.

— Как? — Чандра побледнел. — Почему?

— Ты не попадёшь в Индралоку. Ты стал аскетом, больше не сражаешься, значит, не падёшь славной смертью на поле боя и не смоешь всё дурное своей кровью. Карму свою по отношению ко мне ты очистил тем, что стал моему сыну прекрасным отцом, лучшим, чем я сам смог бы стать. Биндусару ты оберегал от любого зла, при этом сумел вырастить из него смелого кшатрия и благородного сердцем мужа. Но, кроме моей души, уже давно простившей тебя, другие взыскуют об отмщении. Души моих братьев, Амбхираджа и Амбхикумара и ещё многих, убитых тобой бесчестно или уничтоженных Чанакьей ради твоей славы.

— Есть ли способ, несмотря на всё это, попасть к тебе?

Дхана Нанд некоторое время молчал, потом изрёк:

— Путь только один — сделать аскезу ещё суровее: отказаться от пищи и умереть от голода. Я уже выспрашивал у дэвов, что будет, если ты покончишь с собой в огне или в водах Ганги. Они ответили: это чересчур легко. Твои грехи будут смыты только смертью от голода. Вот мой ответ, который я не хотел тебе давать, а ты выпросил.

Чандрагупта смотрел на призрака, сидевшего перед ним, а потом вдруг улыбнулся.

— Я сделаю это.

Дхана Нанд заметно занервничал.

— Смерть от голода — долгая и мучительная, прие. Надеюсь, ты хорошо понимаешь это. Редко кому везёт умереть от недостатка пищи через четырнадцать дней. Обычно это уже ослабленные болезнью люди, а ты вполне здоров. Если же вскоре не остановится твоё сердце, то тело, не получая еды, решит питаться собственной плотью, и прежде чем за несколько месяцев твоя оболочка высохнет до костей, есть вероятность, что ты утратишь рассудок и перестанешь узнавать кого-либо, включая меня. Мне будет больно на такое смотреть.

— Но если другого пути нет, я готов. Ведь когда окажусь на небесах, то разум ко мне вернётся, и я узнаю тебя снова?

— Так.

— Тогда просто жди… Я откажусь от пищи уже завтра.

— Чандра!

Сон прервался. Наяву всё оказалось, как и думал Чандрагупта: он лежал, уткнувшись лицом в траву, возле угасшего костра перед входом в свою подземную пещеру. И никто не сидел рядом с ним, только ветер шевелил в темноте ветви деревьев.

Бывшая махарани после долгих уговоров Ракшаса и Биндусары решила остаться во дворце, но несмотря на то, что ей вернули утраченное положение царицы и относились к ней со всем почтением, Тара не ощущала себя уверенно. Чувство вины мучило её каждый день. Она пряталась в своих покоях и выходила оттуда лишь дважды в сутки: утром и вечером. Седая махарани приходила в опочивальню сына и будила его поцелуем в лоб, а провожала спать, садясь рядом с его ложем, поглаживая по руке и рассказывая о том, каким в юности был его отец: смелым, пылким, дерзким и в то же время — верным и любящим.