Заметив среди них худенькую девушку с черными длинными волосами, Кирилл сначала удивился, отчего она кажется ему знакомой. Подумал, где он мог ее видеть, и только затем до него дошло… Это Дина, та самая, что приходила к нему на беседы и смотрела так откровенно!
Очередной глюк?
Он зажмурился, даже поднял руку и ущипнул себя за предплечье, но это не помогло — девушка не исчезла. Мысли взвихрились в голове. Как она сюда попала, отчего забрела в церковь и ведет себя так же, как и остальные, и в его сторону не глядит? И почему он этого не «вспомнил»?
— Нет, нет… — прошептал Кирилл. — Хватит… я не хочу.
Если он поверит в то, что его видения истинны, начнет во всем доверять только им, не сойдет ли он с ума, не станет ли рабом этой странной, непонятно откуда взявшейся способности?
Конвоиры поняли слова узника по-своему: его подхватили и вытащили наружу.
Тут ноги все же не выдержали, подломились, и бывшего журналиста уложили прямо на землю. Из тьмы появился отец Павел, скомандовал что-то. Перед глазами Кирилла замелькали листья, переплетения ветвей.
На какое-то время он отключился, поскольку не помнил, как оказался в «камере», и откуда взялся Вартан.
— Э, совсэм эго замучили, вай, — бормотал тюремщик, запирая замок.
— Да только в церковь сводили и обратно, — оправдывался кто-то из конвойных. — Днем ему вот здорово досталось, но так то парни из личной охраны Дериева…
Голоса их удалялись, становились тише.
«Это и в самом деле была Дина, или мне померещилось? — подумал Кирилл. — Неужели я начинаю сходить с ума? Или свихнулся давно, с того момента, как вылез из машины на Казанском шоссе?»
Тогда всё, что вокруг — изощренный бред, порождение больного мозга.
Кирилл сумел сесть, нащупал стакан с водой, стоявший на обычном месте — у самой решетки. Сделал несколько глотков и едва не выронил пластиковую посудину — мышцы предплечья свело судорогой.
— Вот черт… — прохрипел Кирилл, пытаясь с ней справиться.
Сделать это удалось, но пришла слабость, и вот ее одолеть он не смог: провалился в беспамятство.
Когда очнулся, Кирилл понял, что вокруг темно. Был слышен храп кого-то из соседей. Кирилл с трудом сел и попытался сосчитать, сколько дней он находится на этом «курорте»… По всему выходило, что с момента нападения на Яблоневой прошло четверо суток.
Интересно, что все это время делали Серега, Федор, остальные?
Может, они собираются освободить его?..
Но надежда вспыхнула и погасла, как залитый водой факел — слишком неравны силы. С одной стороны несколько человек, а с другой десятки бойцов и вся мощь коммуны…
— Э, ты нэ спыш? — рядом с решеткой бесшумно, как привидение, объявился Вартан.
— Нет.
— Хочэш, я дам тэбэ эды?
— Не надо, — Кирилл помотал головой. — Ты принес присягу майору Дериеву и верно служи ему, ведь сказал Иисус: невозможно человеку сесть на двух коней, натянуть два лука, и невозможно рабу служить двум господам: или он будет почитать одного, а другому он будет грубить.
Нечто похожее содержалось и в канонической Библии, но ту цитату Кирилл не помнил, и воспользовался апокрифом.
— А я нэ хачу ему служит, вай! — воскликнул Вартан. — Тэбэ хачу!
— Не мне, а Первому Свету, частью которого мы все являемся.
— Да, да! — горячо зашептал тюремщик. — Ты расскажеш мнэ? Тут эщэ моя жэнщына прышла, она хотэла тэбя послушат, и одын из парнэй, что в наружной охранэ. Я позову?
— Зови, — сказал Кирилл.
Похоже, порядки в коммуне изменились: раньше никому не позволялось выходить из «казарм» ночью, теперь же для проверенных людей, похоже, делаются исключения.
Хотя ничего странного — народу все больше, и контролировать всех труднее.
Вартан ушел, но вернулся довольно быстро, привел маленькую, закутанную в платок женщину и крепкого парня, вооруженного не «Калашом», а охотничьей двустволкой. Автоматического оружия у майора на всех не хватало.
— Мы слушаэм, — сказал тюремщик, усевшись на пол около самой решетки. — О чэм ты расскажэш?
— Во имя Отца, Единственного и Несотворенного, о чем бы я ни говорил, это будет знанием, а тот, кто обретет истолкование моих слов, не вкусит смерти… Пусть тот, кто ищет, не перестает искать до тех пор, пока не найдет, и когда он найдет, он будет потрясен, и если он потрясен, он будет царствовать надо всем.
«Евангелие от Фомы», одна из кумранских рукописей.
Кириллу было немного стыдно, что он будет обманывать этих людей, пытаться убедить их в истинности того, во что ни капли не верит сам, но ведь работа журналиста, рекламщика, режиссера, да много кого как раз и состоит в том, чтобы как можно лучше выполнить эту задачу.
В первые минуты он говорил медленно, с трудом — давно не проводил бесед, да и обстановка была необычной, но затем разошелся, и стало легче. Кирилл забыл о страданиях и боли, сопровождавших каждое движение, о дремлющих где-то в глубине сознания жутких видениях.