Сын зари

Утро выдалось мерзким. Кирилл просыпался тяжело, выныривал из одного кошмара в другой, а на то, чтобы встать и дойти до параши, потратил чуть ли не полчаса. День же оказался еще хуже: экзекуторы явились вскоре после «завтрака», состоявшего из стакана воды, и приступили к обычным «упражнениям».

И вновь плоть молила о пощаде, рассудок мутился, а по цокольному этажу бывшего универсама разносились стоны, крики и ругательства — Сеня костерил «ментов поганых» на чем свет стоит.

Но те не обращали на него внимания.

— Ну что, будешь каяться? — примерно раз в час спрашивал старший, смахивая пот со лба.

Кирилл молчал. Сдаться после всего, что он перенес? Глупо.

Ближе к вечеру в импровизированную тюрьму явился Дериев в сопровождении Василича.

— Ну как он? — поинтересовался глава коммуны.

— Не отвечает, — сообщил старший экзекутор.

— Эй, пророк, — позвал майор. — Слышишь меня?

Кирилл открыл глаза, посмотрел на человека, отдавшего приказ о пытках и… улыбнулся.

— Твою мать! — почти испуганно воскликнул Василич. — Он сумасшедший!

— Ты ничего не хочешь мне сказать? — спросил Дериев, лицо которого не изменилось.

Кирилл улыбнулся вновь и опустил веки. Слова излишни, все давно произнесено.

— Вот так-то, — в голосе майора прозвучало разочарование. — Собирайтесь, уходим.

Последняя фраза относилась к палачам.

И Кирилл остался наедине с ознобом, провалами в беспамятство и чудовищной слабостью в измученном теле. Во время очередного просветления, когда мог думать связно, в голову пришла мысль: если он умеет заглядывать в будущее, почему бы ни сделать это осознанно, попытаться узнать, что ждет его?

Поначалу он испугался — только дай свободу бездне образов, «воспоминаний», таящихся в подсознании, и она поглотит его, сделает настоящим, заблудившимся во времени безумцем.

Затем Кирилл рассудил, что ему нечего терять.

И как бы потянул за одну из множества нитей, проходящих через его голову, сжимаясь и готовясь к тому, что сейчас на рассудок обрушится многокрасочная, многомерная лавина.

Мелькнули лица множества людей… площадь Советская… И в глаза ударило рыжее пламя!

Жар оказался настолько реальным, что Кирилл невольно отшатнулся, почувствовал запах паленых волос. И вновь оказался на полу «камеры», холодной, уродливой и грязной, с могучим замком на решетке.

Передохнул несколько минут, и тронул другую «нить», цепь событий.

И вновь — толпа, глядящая на него с любопытством, и огонь, жгучий огонь со всех сторон!

— Нет! — прохрипел Кирилл, корчась от страха и боли.

Он пытался еще и еще, словно нырял в темную воду, заполненную размытыми, подвижными силуэтами, но вытаскивал одно и то же — громадный костер, столб дыма, уходящий в синее небо, и пялящуюся на все это толпу.

Потом не выдержал и потерял сознание.

«Неужели все дороги в будущем сошлись в одну? — подумал Кирилл, придя в себя. — Их же было так много, а теперь осталась одна, ведущая в огонь, к смерти, и все, что я видел ранее — ложь».

Нет, такое невозможно. Вероятней, что на самом деле он ни в коей степени не может управлять собственным «талантом», и тот проявляет себя так, как ему угодно, показывает не то, что нужно пророку, а нечто случайное. И до костра еще многие годы, десятки развилок, и сейчас он маячит перед глазами случайно…

Пару раз к его «камере» подходил Вартан, но разговаривать с ним не было ни сил, ни желания, и бывший журналист делал вид, что дремлет, так что мрачно сопевший тюремщик топал дальше.

Бородатый обладатель кубика Рубика пел русские народные песни.

Вечером кудлатого кавказца сменил лопоухий болтун и тут же отправился на обход.

— Ничего, недолго тебе мучиться, голубь, — сказал он, остановившись у «камеры».

Говорил тюремщик, глядя в сторону, и приказ «не общаться с узником» не нарушал. Морда у него была самая злорадная, губы кривились в улыбке, а глаза посверкивали торжеством.

— В смысле? — выдавил Кирилл.

— Недолго, вот скоро выведут тебя отсюда, поверь мне. — Лопоухий захихикал. — Радость будет.

И тут Кирилл понял, что не зря он видел тот костер. Дар вовсе не подвел его, просто бывший воспитанник детского дома номер четыре свернул на ту дорогу, в конце которой тупик, и нет возможности остановиться, двинуться в сторону, как-то избежать катастрофы.

— Меня сожгут, — сказал он.

Тюремщик вздрогнул, на мгновение уставился прямо на Кирилла, но тут же отвел глаза.

— Вот колдун проклятый! — воскликнул он. — Но ничего, колдовство твое тебе не поможет! Я еще спляшу на твоей могиле и плюну на твой гроб, если он у тебя вообще будет, если тебя не бросят собакам.

— Этот мир — пожиратель трупов, — проговорил Кирилл, перед глазами которого встали строчки из переведенного на русский язык гностического текста, писанного якобы апостолом Филиппом. — Все, что в нем поедается — ненавистно. Истина — пожиратель жизни. Поэтому никто из тех, кто вскормлен в истине, не может умереть.

Лопоухий заморгал маленькими глазками, пытаясь понять, что ему говорят, но «не осилил», и заторопился прочь.

— Эй, брателло! — позвал Сеня, когда шаги тюремщика затихли вдалеке. — Ты как, в форме?