Сын зари

Кирилл не ответил — силы он отдал на последние несколько фраз.

Он вспоминал дочь, Машеньку, те времена, когда видел ее ежедневно и не понимал своего счастья. Жалел о том, что так и не нашел ее после этого жуткого сна, продлившегося несколько десятилетий.

Хотя нужен ли маленькой девочке такой странный, не совсем нормальный отец?..

Затем пришла ночь. Уснуть по-настоящему Кирилл так и не смог — мешала боль, возникавшая то тут, то там, при каждом движении и даже при вдохе. Он попытался считать овец, быстро сбился, но со второго раза все же погрузился в тяжелую, не дающую облегчения дрему.

Несколько раз вскидывался. Казалось, что в «камере» есть кто-то еще.

Один раз это была Мила. В ее любимом платье, грустная и заплаканная…

В другой — Серега. Мрачный и сосредоточенный, с автоматом в сильных руках…

Затем — лучший друг Денис, с которым вместе учились в универе…

В могучей и темной, но излучающей свет фигуре он узнал Демиурга, о ком столько рассказывал, но ни разу не пытался вообразить, как тот выглядит. Кирилл содрогнулся, представляя, как должен ненавидеть Сына зари князь мира сего, но потом сообразил — это же бред! Галлюцинация!

И тот, кого Кирилл назвал Отраженным, растаял во мраке.

Снова начались приступы лихорадки, от них пот выступал по всему телу. Кириллу казалось, что он уже горит на костре, и что языки пламени лижут кожу, проникают внутрь, оглаживают внутренности.

Он почти видел их…

Утро, обозначенное визитом лопоухого тюремщика, притащившего «завтрак», не принесло облегчения. Кирилл выпил воду и снова погрузился в болезненное полузабытье, заполненное бессвязными видениями.

Через какое-то время он осознал, что экзекуторов нет, хотя им давно пора появиться.

А это означает… Это означает, что Дериев оставил надежду сломать Сына зари, принудить того к покаянию, и казнь состоится сегодня. Может быть, завтра. Жить человеку по имени Кирилл Вдовин осталось всего ничего — какие-то часы, максимум сутки.

Эта мысль не вызвала злости или тоски, лишь смутное сожаление… Так мало успел сделать.

— Ну что, всё? — спросил он, когда тюремщик во время очередного обхода появился у его «камеры».

Лопоухий демонстративно отвернулся и пошел дальше.

На какое-то время Кириллу стало до дрожи, до жути страшно — что ждет там, по другую сторону бытия? Может, и вправду частичка света, составляющая его душу, отправится туда, откуда пришла — к Творцу?

А если к Демиургу в лапы?

Совсем некстати выплыли из памяти чеканные слова библейского пророка Исайи, за много столетий до Христа произнесшего: «Как упал ты с неба, денница, сын зари! Разбился о землю, попиравший народы. А говорил в сердце своем: взойду на небо, выше звезд Божиих вознесу престол мой, и сяду на горе в сонме богов, на краю севера; взойду на высоты облачные, буду подобен Всевышнему…»

Кирилл не помнил, чтобы внимательно штудировал книги пророков. Он вообще Ветхого Завета в работе о гностицизме касался мало, поскольку гностики больше опирались на Новый.

Но сейчас он был уверен, что эти строки принадлежат Исайе и звучат именно так.

И они жгли мозг, точно вколоченные в череп раскаленные гвозди.

— О, мой бог… — прошептал Кирилл, пытаясь избавиться от мыслей об этом пророчестве.

Неужели оно о нем?

Помогло очередное беспамятство, из которого вернулся тихим и равнодушным.

Вечером явился отец Павел, да не один, а в сопровождении отца Амвросия и пары охранников.

— Да помилует тебя Господь, сын мой, — мягко сказал старший священник, перекрестившись. — Не терзает ли твою омраченную душу раскаяние, не имеешь ли ты желания исповедаться?

Кирилл даже говорить ничего не стал, отвернулся к стене.

Услышал, как батюшки о чем-то пошептались и отправились к той «камере», где содержался Сеня. Ему предложили то же самое, но он ответил смехом и отъявленной бранью. Зато третий узник, бородатый любитель пения, неожиданно согласился на исповедь.

Долгое время доносилось его бормотание, мягкий голос отца Павла.

Священники удалились, но им на смену явились несколько крепких хлопцев — без оружия, зато с большим тюком.

— Вставай, — сказал один из них, узкоглазый и усатый, когда тюремщик открыл «камеру».

— Зачем? — спросил Кирилл.

— Переоденем тебя, как положено… — со смешком отозвался усатый.

На то, чтобы подняться, силы у бывшего журналиста нашлись, а вот устоять на ногах он не сумел. Его подхватили под руки, помогли стащить одежду, грязную, пропитавшуюся потом и кровью, и выдали новую. Точнее, условно новую: вроде бы хорошую, но пролежавшую где-то на складе много лет.

Хотя Кириллу было все равно, они могли даже оставить его голым.

«Костюмеры» ушли, и он остался лежать, ощущая прикосновение чистой ткани к коже.

— Завтра нас повесят, — громко сказал Сеня. — Или пристрелят? Интересно мне знать, братва, что за фарт нам такой вышел.

— Заткнись! — неожиданно взревел бородатый узник. — Если бы не этот козел со своей религиозной галиматьей, мы бы остались в живых. Наказали бы, но казнить не стали бы!

Кирилл не сразу понял, что «козлом» поименовали его.