Сын земли чужой: Пленённый чужой страной, Большая игра

— Раз у вас нет надежды изменить кредитную политику правительства, остается лишь попытаться ввезти нефть в Англию в порядке товарообмена. Валяйте! На этом деле мы узнаем вам цену, будьте спокойны!

— Вся трудность в том, с какой стороны подступиться, — сказал Руперт. — С кого начать? С правительства, которое, как я понял, должно дать согласие на импорт русской нефти, или с нефтяных компаний?

— В этом вопросе они заодно. Все же попытайтесь сначала обломать ребят из министерства. У них там есть какие-то комиссии, которым ничего не стоит оказать нужное давление. Я и сам — член нескольких комиссий. Наверху, среди нефтяных магнатов, идет соперничество, и мы можем использовать его в своих интересах. А русский сказал вам, какие суда им нужны?

— Нет, но он мимоходом упомянул землечерпалки.

— Боюсь, что землечерпалки относятся к стратегическим товарам.

— Даже обыкновенная лодка и та в нужном месте может служить для военных целей, — заметил я.

— Еще бы! — воскликнул Фредди. — Но я во всяком случае подготовлю почву: приглашу на ужин какого-нибудь министра, Хоуарта, что ли…

— Ас чем он связан? С судостроением или нефтью? — осведомился Руперт.

— Он по уши в нефти, но вы с ним поосторожнее. В сущности говоря, это наш конкурент, потому что нефтяные компании — наши крупнейшие потребители и в то же время соперники на морских путях. Имейте это в виду, Руперт.

Мы вернулись в свою стеклянную клетушку. Руперт стоял у окна, наблюдая, как серая пелена тумана ползет грязным шлейфом из узкой горловины Чипсайда. Я сказал:

— Похоже, что, пока суть да дело, мы с вами погрязнем в непролазных нефтяных интригах.

— Да, — согласился Руперт, — все идет совсем не так, как я предполагал.

Тон у него был удрученный, это удивило меня — меня как раз привлекала перспектива жестокой схватки с нефтяными компаниями, и теперь вся наша затея казалась мне куда более заманчивой. Но Руперта предстоящая борьба явно не радовала.

— В чем дело? — спросил я. — Вас огорчает, что придется вступить в драку?

— Нет, — ответил он. — Меня огорчает то, что придется идти обходными путями. Кому интересно связываться с нефтяными компаниями? Я хочу одного — заключить сделку на наши суда. Давайте действовать.

Я почувствовал, что он закусил удила, но думаю, что его решимость подогревали еще и два джентльмена, наблюдавшие из машины за его домом.

Глава седьмая

Тут мне придется сделать маленькое отступление: прежде чем перейти к описанию дальнейших событий, я должен кое-что рассказать о самом себе. Во-первых, я вынужден признаться в своем увлечении Пепи Ройс-Кэмпбелл, единственной внучкой старика Рандольфа и дочерью Кэти Ройс, которую семейство отвергло, не дав ей ни пенса (видимо, Ройсы обожали такую расправу с непокорными родичами).

Познакомился с Пепи Ройс-Кэмпбелл я у Фредди. Боюсь, как бы меня не осудили за то, что в двадцать восемь лет я увлекся девятнадцатилетней девушкой. Впрочем, девятнадцатилетняя англичанка в наши дни уже не ребенок. А Пепи и вовсе не была похожа на девочку — очаровательнейшее существо в кружевных чулках, с египетским разрезом глаз, одетое по самой последней моде своего экстравагантного поколения. Мне это нравилось. Я шагал по улицам Челси, где тогда жил, размышляя о том, что еще не погибла добрая старая Англия, во всяком случае если судить по ее девушкам. В калейдоскопе уличных впечатлений меня всегда привлекало все необычное, своеобразное, будь то лицо, покрой костюма и обуви, чей-то мимолетный жест. Какое увлекательное зрелище, сколько фантазии, молодости, красоты! Правда, зачастую, стоило какому-нибудь из этих оригинальных созданий, особенно если это была девушка из богатой семьи, открыть рот, и очарование пропадало: на вас извергался поток слащавой и глупейшей болтовни. Но к большинству молодых англичанок это не относится, и прежде всего это не относится к Пепи. Следование причудам моды не мешало ей иметь твердый, непокладистый характер. Она слегка заикалась (как и дядя Рандольф, — видно, у них и это было семейное) и, досадуя на себя, хмурила густые брови, стараясь говорить раздельно, внушительно. Словом, она была человеком решительного нрава и непреклонных, хотя подчас и вопиюще неверных, суждений, которые она отстаивала упорно и до конца. И уж, во всяком случае, жила она своим, а не чужим умом.

Беда была в том, что, восхищаясь молодой, вызывающей прелестью ее лица, всей ее броской красотой, я мечтал сыграть роль нового Пигмалиона и сделать из этой ультрасовременной длинноногой девчонки идеальную женщину, чему она никак не поддавалась. Я, видимо, с самого начала хотел верховодить и крепко взял в свои руки вожжи; возможно, это было единственное, что ей во мне нравилось, но чего она, однако, не желала терпеть. Она оказалась сильнее, чем я думал, а я — слабее, чем предполагал, и меня просто оторопь взяла, когда под конец я понял, до чего она мне необходима.