Сын земли чужой: Пленённый чужой страной, Большая игра

— Тогда это просто смешно, и я требую, чтобы меня от этого избавили.

— Боюсь, что письмо министерства является для меня приказом.

— Разрешите заметить, вы ведете себя так же по-детски, как и они, — раздраженно возразил Руперт, — и будь я неладен, если стану с этим считаться!

У Филлипс-Джонса были маленькие ручки, одной из них он нервно поправлял очки в тонкой оправе, сдергивая и снова сажая их на нос.

— Боюсь, что вам придется считаться. Хотя бы как с временной мерой… Вопрос стоит очень серьезно, Ройс. И чем скорее вы это поймете, тем лучше.

Спорить с ним было бесполезно, об этом красноречиво говорили его плотно сжатые губы и разобиженное выражение глаз. Руперту вдруг стало противно, он вынул свой белый пропуск, кинул его на стол и вышел из кабинета.

█

Руперт не мог прийти в себя; разговор с Филлипс-Джонсом больно задел тот потаенный нерв, который столько лет поддерживал его жизненные силы. Работа была единственным, что придавало его существованию устойчивость, она служила ему надежной гарантией против возврата к дилетантским увлечениям богача, тщетно пытающегося найти какую-нибудь цель в жизни. Образ бездельника отца оставил с молодости чересчур горький осадок в душе Руперта, а перспектива безделья устрашала его. Но не меньший страх внушала ему необходимость на склоне лет (ему уже было под сорок) менять профессию, к чему при скудости своего образования он не был подготовлен. И тем не менее все, что с ним произошло, скорее опечалило его, чем рассердило. Джо негодовала куда больше.

— Но ведь это возмутительно! — говорила она. — Почему ты не пойдешь и не скажешь американцам, что они ведут себя, как дети?

— А что это даст? Во всем виноват наш кретин Филлипс-Джонс. Он ведь знает, какая это чушь!

И он снова через голову Филлипс-Джонса обратился к Артуру Уонскому. Артур не придал делу большого значения. Все это просто бюрократические выкрутасы контрразведки. В худшем случае речь идет о самой обычной для таких учреждений проверке.

— У этих американцев шпиономания, — заявил Уонском с присущим военным морякам сознанием собственного превосходства; он посмеялся и посоветовал Руперту махнуть рукой на Филлипс-Джонса и временно пойти работать в какой-нибудь другой отдел.

— К сожалению, это моя специальность, — возразил Руперт. — У меня нет желания искать другие занятия в ожидании, когда эти ищейки прекратят волокиту. Я влез в работу по уши и хочу ее кончить.

— Тогда вам придется обождать, — сказал Уонском.

Никто не знал, от кого, собственно, исходило указание, закрывшее Ройсу доступ к секретным материалам. Заместитель министра дал Руперту прочесть письмо из военного министерства — то самое, что показывал ему и Филлипс-Джонс. Приятели из военного министерства говорили, что подозрительность нынче в моде: на всякого, кто соприкасается с русскими, смотрят как на зачумленного. Но они считали, что это необходимо: только так и можно угодить американцам. А те напуганы своим печальным опытом в Корее. В конце концов, работа Руперта соприкасается с деятельностью американских секретных служб…

— Не надо было принимать от русских медаль, — сказала Джо. Она не хотела его упрекать, а просто нашла самое вульгарное и обидное объяснение тому, что произошло. Злость на американцев боролась в ней со злостью на Руперта, который так легкомысленно связался с русскими. — Ну, зачем тебе это надо? — донимала она его. — Кто они тебе, эти русские?

— Никто, — соглашался он.

— Тогда зачем же?..

Ему трудно было с ней спорить. Не хотелось спорить и с самим собой. Он понимал, что ко всей этой передряге надо относиться спокойно, как стороннему наблюдателю, иначе она сломит его. Теперешняя опасность была — он это чувствовал — намного страшнее того, что он пережил во льдах. Там ему грозила гибель физическая. Здесь — нравственная. Угроза нависла над самим источником его жизненных сил.

Нет, он не позволит вывести себя из равновесия. Дисциплина, которой он подчинял всю свою жизнь, поможет ему и теперь.

Тем временем, через неделю после того, как Руперта лишили допуска к секретным бумагам, виновник всей это передряги, Алексей Водопьянов, был наконец отпущен американцами и получил разрешение вернуться на родину.

Американский самолет отклонился от курса в берлинском воздушном коридоре, сел в Восточной Германии, и русские захватили самолет и команду. Они сообщили американцам, что вернут им и то, и другое, если будет отпущен Водопьянов. После длительных препирательств сделка была совершена. Русский турбовинтовой самолет прилетел на секретный аэродром в Западной Германии и взял на борт Водопьянова, а спасательная команда США была послана в Восточную Германию за своим четырехмоторным реактивным самолетом. Экипаж его был передан американскому коменданту в Берлине.

— Ну, слава богу, Алексей на свободе и едет домой! — воскликнул Руперт с искренним облегчением.

Но это лишь подогрело негодование Джо; она не понимала, почему Руперт так упорно отказывается сделать то, чего от него требовали: вернуть русским их никому не нужную награду.