Сыновья

— Нет, нет, невозможно. Совершенно невозможно! О, ты не знаешь Гейнца. Это сама добросовестность. Он скорее даст себе руку отсечь, чем согласится на малейшую спекуляцию.

— Какая же спекуляция? Ты все еще меня не понимаешь…

— Я прекрасно тебя понимаю. Но уже одно предположение такого рода его обидит… Я напишу Карлу, он поймет. Он не может не понять, ведь он тоже был коммерсантом.

Фрида поднялась.

— Ты уже уходишь? Не хочешь дождаться Хинриха?

— У меня еще много дела.

— Верю. Верю. Мы все так замотаны. Сумасшедшее время… Но вот что я хотела у тебя спросить… Не можешь ли ты устроить Хинриху несколько ящиков сигар? Он заплатил бы подороже, теперь так трудно достать хорошие сигары.

— К сожалению, все наши запасы кончились.

— Ну-у, уж что-нибудь у вас припрятано. Хинрих ведь ваш постоянный покупатель.

— У нас были-то пустяковые запасы. И пополнять почти нечем. Но я посмотрю, сделаю, что можно.

— Очень мило с твоей стороны, Фрида. Хинрих будет страшно рад. Не забудь от всех нас передать привет Карлу. Ах, бедняга! Охотно верю, что казарма ему не по душе. Ведь он уже не мальчик. Тяжелые, ах, какие тяжелые времена!..

V

Фрида Брентен села в трамвай и поехала в Эппендорф. Там жил теперь Пауль Папке, который недавно женился. Расплывшаяся, неопрятная женщина открыла Фриде дверь.

— Кто вам нужен? Папке? Мой муж, значит. Его нет дома.

— Не знаете ли вы, фрау Папке, где можно найти вашего мужа?

— Как мне не знать? Он в театре.

— Большое спасибо.

Фрида поехала на Даммторштрассе.

Швейцар, стоящий у служебного хода, ни за что не хотел ее пропустить. Лишь после длительного препирательства он согласился попросить господина инспектора сойти вниз.

Фрида долго ждала.

Наконец явился Папке. Он был немало удивлен, увидев жену своего старого друга.

— Что-нибудь стряслось? — крикнул он, выкатив глаза, и как бы нехотя протянул ей руку.

— И да, и нет, господин Папке. Карл кланяется вам.

— Слава богу! — вырвалось у инспектора. Он патетически схватился обеими руками за голову. — Я уж думал, не случилось ли с ним чего.

Фрида улыбнулась.

— Нет, господин Папке, ничего ужасного, но достается ему изрядно… — И она, рассказав о письмах Карла, о его мытарствах, изложила свою просьбу.

— Золото! — воскликнул Папке, словно свалившись с неба на землю. — Дорогая моя, многоуважаемая фрау Брентен, откуда теперь у нашего брата золото? Рад бы и бумажкам, да и тех нет. Как бы ни хотелось помочь Карлу, но… — Он погладил себя по остроконечной бородке, опять выкатил глаза и заорал: — Душу я отдал бы своему другу, если бы это могло помочь ему! Жизни своей не пожалел бы! Вы знаете, что я способен на жертвы, фрау Брентен, но золото…

— Да, да, конечно. Простите, что я вас побеспокоила. Карл просил меня повидать вас.

— Никто не может дать то, чего у него нет. Золота у меня нет. Прошу вас, передайте Карлу тысячу приветов. Вам, вероятно, известно, что в день объявления войны между нами произошла маленькая размолвка. Но вы меня знаете, милейшая фрау Брентен, я не злопамятен. Все забыто. Итак, прошу приветствовать Карла. Был бы страшно рад получить от него несколько строк.

VI

Фрида поплелась к Штюркам. Штюрк-то уж не станет отделываться пустыми словами, в этом она уверена. Однако именно к нему ей не хотелось идти, его добротой люди слишком часто злоупотребляли. Но больше не к кому было обратиться.

Как он постарел! Это была ее первая мысль, когда она вошла в маленькую столярную мастерскую, где ее зять Густав Штюрк работал у верстака среди клеток с птичками. Сколько лет ему, в сущности? Да, пожалуй, и шестидесяти еще нет.

— Здравствуй, Фрида! Каким добрым ветром тебя к нам занесло?

— Не добрым, а злым! — И она неуверенно улыбнулась.

— Садись и рассказывай! — Он пододвинул ей табурет. — Наверху у Софи уже была?

— Нет, я прямо сюда.

— Ну, выкладывай, где жмет, что болит?

— Ты не знаешь, Густав, как мне тяжело обращаться именно к тебе. Но все глухи к моим просьбам, а мне так хочется помочь Карлу.

И она рассказала о жалобах Карла и о своих тщетных попытках достать денег у Вильмерсов, у Папке.

Густав Штюрк слушал, облокотившись на верстак, и внимательно смотрел на Фриду. Когда она заговорила о Папке, в морщинках вокруг глаз старика мелькнул слабый отсвет улыбки. Фрида сидела перед ним, как маленькая девочка, не смея поднять глаз.

Но вот она замолчала.

Молчал и Штюрк. Слышно было только веселое чириканье птичек.

Наконец Штюрк медленно выпрямился и положил свою большую руку Фриде на плечо.

— Это еще не такое большое горе, Фрида. Нынче бывают несчастья похуже, — сказал он и направился к маленькому шкафчику для инструментов. Открыв его, он достал деревянную шкатулку. Через секунду на верстаке лежали две блестящие двадцатимарковые монеты.

— Это последние, Фрида. Я с радостью отдаю их тебе и Карлу.

Глаза у Фриды наполнились слезами. Ей было стыдно. О, да, бывают несчастья похуже. Кто-кто, а Штюрк имел право так говорить. Из трех сыновей, угнанных на фронт, двух он уже потерял. В первые же дни войны был убит его старший сын, любимец, которому он мечтал передать мастерскую. Да, ей было стыдно, и она призналась в этом старику.