Сыновья

Он явно с этим не согласен и жестом выражает свое недовольство, но молчит и упорно рассматривает массивную, светлого дуба дверь, всю покрытую забавными фигурами: здесь и пекари в высоких колпаках, и плотники, взбирающиеся на леса, судостроители, мастерящие лодку, литейщики с большими литейными ковшами, печатники, стоящие перед наборными кассами…

— Надо решить, — говорит она, — кто начнет, ты или я?

— Ты ведь староста группы. Разумеется, начинать тебе.

— Совсем не разумеется. Ведь литературной секцией ведаешь ты. В сущности, это твое дело.

— Ну что ж! Пусть так.

Оба долго молчат.

Потом, уже гораздо мягче, она говорит:

— Гертруд рассказывала, что он неравнодушен к молодым девушкам. Может быть, я ему понравлюсь?

— Желаю успеха.

Она осторожно, искоса взглядывает на него.

— А не сделать ли книксен?

— Что… что ты сказала? — Юноша резко повернул голову и в упор посмотрел на нее. Глаза его стали совершенно круглыми. — Ты в своем уме?.. Ты… ты хочешь так унизиться? Заявляю тебе — старостой после этого тебе не бывать! Это уж будь уверена. Полная гарантия.

Она улыбается и ничего не отвечает.

Он все еще качает головой:

— Книксен! Что придумала!

Помог им — о чем они, конечно, и не подозревали — один из представителей левого крыла. После его выступления Шенгузен прервал заседание, он хотел до принятия резолюции проконсультироваться по телефону кое с кем из отсутствующих членов президиума. У двери ему преградил дорогу представитель профсоюза печатников, Ян Овердик.

— Луи, там, в коридоре, тебя дожидаются двое… от молодежи… Парнишка и девушка. Они хотят поговорить с тобой.

— Не могу! У меня нет ни минуты! Ну и заседание! Сплошные неприятности! Ты же сам знаешь…

Он собирался уже улизнуть.

Но от Овердика не так-то легко отделаться: у него в молодежной организации дочь, и он знает, с каким поручением пришли Вальтер и Грета.

— Да ты, по крайней мере, выслушай их, Луи. Славные ребятки. Воскресенье, а они сидят и ждут тебя полдня. Пойдем! — И он потянул за собой упиравшегося Шенгузена.

— Ну, ребята, выкладывайте, что у вас на душе. Вот товарищ Шенгузен, к которому вы так рвались. — И Ян Овердик подтолкнул девушку вперед.

Шенгузен между тем обдумывал очередной ход против левых. Не назначить ли новую редакционную комиссию?

От сильного смущения маленькая Грета все-таки присела в глубоком реверансе. Она заговорила, запнулась, снова начала. Наконец поток слов прорвался:

— Товарищ Шенгузен, мы хотели вас просить, нас послала моя сестра Гертруд, у нас, знаете, родительский вечер, и мы давно уже готовимся, и теперь нам нужен зал, как раз к следующему воскресенью, — на воскресенье вечером, и моя сестра Гертруд говорит…

Вальтер бесцеремонно и довольно энергично оттолкнул свою приятельницу, выступил вперед, прямо посмотрел в лицо влиятельной особе, глядевшей куда-то поверх его головы, и без малейшего оттенка просительной любезности в голосе сказал:

— На следующее воскресенье у нас назначен родительский вечер. Я староста литературной секции. Мы к вам — от нейштадской группы. Нам нужно подходящее помещение, и мы просим предоставить нам большой зал. Мы будем аккуратны и, как кончим, так сразу все и уберем. Вам, право же, нечего беспокоиться.

Ян Овердик растроганно улыбнулся. Родительский вечер? Шенгузен внимательно, строго посмотрел на юношу и недоверчиво насупился. Вечер молодежи? Время военное. У него, Шенгузена, принцип — как можно меньше каких бы то ни было вечеров и собраний. Он раздраженно спросил:

— Что там еще за вечер такой?

— Родительский. Программу мы уже подготовили.

— А тема какая?

— Тема?.. Немецкая песня, товарищ Шенгузен, — робко сказала Грета.

— Да, — подтвердил Вальтер. — Я сделаю доклад. Потом мы споем несколько песен. Мы все прорепетировали.

Шенгузен опять уже думал о своем. Что, если он не застанет Штольтена? Действовать тогда на свой страх и риск? А вдруг они будут недовольны, что он не согласовал все заранее? Ну, что там еще? Ах да! Гм! Песни немецкого народа… Против этого как будто нечего возразить. Немецкая песня…

— Ну, Луи, что ж ты молчишь? Согласись — и делу конец.

Шенгузен нетерпеливо кивнул.

Овердик погладил Грету по голове.

— Вот и хорошо. Разрешение есть.

— Но у нас нет денег! За наем зала нам нечем заплатить! — воскликнул Вальтер. — Вход у нас будет бесплатный!

Шенгузен уже уходил.

— Что? Плата за наем? — Он отмахнулся. Если он не разыщет по телефону Отто Штольтена, он тут же позвонит в штаб военного округа. Не вредно будет придать сегодняшнему делу большее значение, чем оно, быть может, заслуживает…

— Видите, ребятки, товарищ Шенгузен согласился. Берите, значит, большой зал и устраивайте — да потолковей! — ваш родительский вечер. Но маленькую плату за вход я бы на вашем месте все-таки установил. Вы так богаты, что ли?

— Какое там богаты, — ответила Грета, вновь обретая присутствие духа.

Ян Овердик шутя потянул ее за косу.

— Не сомневаюсь, что вечер будет замечательный.

— Конечно! — воскликнул Вальтер. — Приходите к нам непременно.

— Посмотрим! Посмотрим! Если только время позволит. — И, прощаясь, он протянул Грете правую, Вальтеру левую руку.

III