Сыновья

Между тем участники совещания вышли из зала и разбрелись по коридору; всё пожилые, бородатые, солидные люди. Среди них Грета и Вальтер, тоненькие, юные, светлые, напоминали мальчика и девочку из сказки, нечаянно попавших в царство гномов. Взявшись за руки, они стремительно кинулись к лестнице и, громко смеясь, понеслись вниз.

— Победа! — ликовала она. — Наш вечер обеспечен!

Юноша бежал, все время чуть опережая ее.

— И все сошло гораздо легче, чем мы думали.

Так мчались они до самого Альстера. Здесь, снова взявшись за руки, они смешались с поредевшей к вечеру толпой гуляющих и уже медленнее пошли по берегу озера.

— Грета, а не сделать ли нам круг по Альстеру?

— С чего это вдруг?

— Ну, хотя бы потому, что сегодня такой чудесный день… И — Первое мая! Вот мы и отпразднуем, устроим с тобой демонстрацию.

— Это, как тебе известно, запрещено. Слушай, если бы он отказал, тогда — о, тогда я бы его отбрила, уверяю тебя. У меня уже все было обдумано… Еще как отбрила бы!

— Ну, интересно, что же ты сказала бы ему?

— Я?.. Я?.. Ты же меня знаешь! Я бы такое наговорила! Чудовище вы, сказала бы я! Изверг! Отвратительное толстокожее животное, сказала бы я ему. В вас нет ни искорки любви к молодежи! Хотите знать, на кого вы похожи, спросила бы я его. Хотите? Ну, так я вам скажу. Вы как будто только что из первобытного леса выскочили. Вы… вы страшилище! Слышишь, это все я бы ему сказала, непременно, непременно!

Юноша ничего не ответил, погруженный в свои мысли. От отца он очень хорошо знал, что за субъект этот Шенгузен. В кругу друзей отец не раз открыто высказывал свое мнение о нем. Уже не впервые Вальтер встречается с профсоюзными руководителями, и сегодня у него снова то же чувство неприязни… До сих пор он верил, что люди с таким идеалом в сердце, как социализм, не могут быть плохими людьми. Вот почему, в числе других мотивов, он стал социалистом; ему казалось, что социалист — это прежде всего справедливый, честный, порядочный человек. А между тем большинство этих всесильных профсоюзных руководителей всегда, вот как и сегодня, вызывали в нем антипатию. Шенгузен — социалист? И даже один из ведущих? Этот желчный, недоверчивый человек — социалист?

— Что с тобой, Вальтер? С чего это ты так помрачнел? И молчишь? Ведь все так хорошо кончилось!

Вальтер рассеянно кивнул…

И разве только Шенгузен? А Бонзак, Примель, Ладебрехт, Хальзинг? Где у них дерзание, отвага, мужество? Где стремление к новому, к социализму? Им, видно, не хватает самого важного — любви к людям. Станут такие жертвовать собой?.. Как бы не так! Стоит на них посмотреть, послушать их, и тебя невольно берут сомнения, и ты начинаешь думать, что они полны ненависти, презрения к людям, что они не доверяют даже друг другу…

Это были уже серьезные размышления, занимавшие юношу в этот солнечный майский день.

— Ты все думаешь о нашем вечере? Или тебя уже лихорадит перед докладом?

Вальтер поднял глаза и взглянул на подругу.

— Пока еще нет. Трясти начнет, вероятно, только перед самым выступлением. — И чтобы отогнать невеселые мысли, он сказал: — Посмотри-ка, ни одного свободного местечка в Альстерском павильоне.

— А ты не прочь бы зайти?

— Мы с тобой, пожалуй, будем там белыми воронами.

Он незаметно подтолкнул ее и, показывая с лукавой улыбкой на высокого господина с великолепной окладистой бородой, прошептал:

— Бобер!

— О-о! — Она в упоении разглядывала этот из ряда вон выходящий экземпляр.

— Да, такую бороду можно постелить у кровати вместо коврика, а? За нее мне не меньше десяти очков, согласна?

Длиннобородый, по виду — преподаватель гимназии, смотрел с высоты своего огромного роста на молодых людей, не сводивших с него глаз.

— Да, борода замечательная, — великодушно согласилась Грета. — Значит, у тебя теперь сто пять, так?

Она что-то мысленно прикинула и спросила:

— А сколько очков, если такую длинную бороду потрогать?

Вальтер громко расхохотался.

— Посмей только! Тебе здорово влетит…

— А все таки сколько?

— Ну, если потрогать такую расчудесную бороду, то по крайней мере — двадцать пять. За бороду попроще — пятнадцать или даже двадцать. Бороды родственников, конечно, не в счет.

Тактика ее состояла в том, чтобы, отвлекая его вопросами, самой высмотреть подходящую бороду. Сначала ей не везло. Мужчины попадались навстречу редко, да и те по большей части бритые или же только с усами, но без бороды.

На углу Альстердамма она вдруг громко взвизгнула:

— Бобер! Бобер! — и, подпрыгивая от удовольствия, указала на немолодого коренастого человека, который стоял у парапета набережной и смотрел на воду. У него была роскошная, действительно необыкновенная борода: подстриженная полукругом, волнистая на щеках.

— Черт побери, вот так бородища — лес дремучий, — признал Вальтер. — Морской волк, наверное. За него я даю тебе пятнадцать. Она даже лучше моей последней.

— А теперь — смотри! — сказала Грета с необычайной серьезностью. Она отошла от Вальтера и смело направилась к бородачу.