Сыновья

Заложив руки за спину, девушка остановилась перед ним и открыто посмотрела ему в лицо. Заметив ее, бородач несколько удивленно, но приветливо улыбнулся. Грета спросила:

— Простите, господин капитан, вы, может быть, знаете про игру в бобра?

— Нет, милая девочка, я такой игры не знаю.

— О-ох, как жалко! Играют в нее так: кто первый увидит бороду, тому полагается очко. Понимаете? Мы играем в эту игру. У моего товарища уже за сто очков, а у меня только восемьдесят пять. Но вашу бороду, господин капитан, увидела первая я, и у меня теперь сто. И я обыграла бы его, если бы вы разрешили мне только один разочек потрогать вашу бороду. Мне зачтется тогда по меньшей мере двадцать пять очков… Можно?

Лоцман Асмуссен из Бланкенезе внимательно выслушал длинное объяснение и весь затрясся от неудержимого хохота:

— Ну и дела! Значит, за мою бороду ты получишь пятнадцать, а если потрогаешь ее — двадцать пять! Какая же знатная игра! Может, и меня примете? — Глаза у него наполнились слезами от хохота. — Но где же твой товарищ?

— Вон он стоит за деревом и смотрит на нас. — Маленькая Грета заразительно рассмеялась.

Лоцман Асмуссен обстоятельно вытер глаза и сказал серьезно и торжественно:

— В таком случае, хватайся за бороду и хорошенько потрепли ее. — Он даже чуть наклонил голову, чтобы ей было удобнее дотянуться.

Грета сделала знак Вальтеру, который укрылся за раскидистым каштаном и оттуда широко открытыми глазами смотрел, что эта отчаянная девчонка вытворяет. А она уже поглаживала и осторожно подергивала бороду смирно стоящего лоцмана.

— Большое спасибо, господин капитан!

Лоцман хитро подмигнул Грете еще влажными от слез глазами и сказал:

— Хватайся еще раз за бороду, тогда у тебя будет пятьдесят.

И дерзкое создание вторично погрузило пальцы в густую курчавую бороду. Затем, сделав книксен и кусая губы, чтобы не расхохотаться, Грета помчалась к Вальтеру, совсем уже скрывшемуся за стволом каштана.

— Ну, что ты скажешь? Сто пятьдесят у меня!

— Ты сошла с ума! — прошипел он.

— Сто пятьдесят!

— Да ведь стыд какой…

— Сто пятьдесят!

— Люди кругом. Ты видела, как над тобой потешались?

— Какое мне дело до людей! Пусть радуются, мне не жалко. Капитан — молодец! Понимаешь, он сразу согласился. Я могла бы еще десять раз подергать его за бороду.

— Скорее бы только ноги унести отсюда. Идем! — И они, схватившись за руки, помчались по Альстердамму.

IV

Потом уж и Вальтер смеялся про себя; он был восхищен смелостью Греты. Такой прыти он от нее не ожидал. Но, конечно, виду он не показывал, а по-прежнему старался изобразить блюстителя строгих нравов. Сердито хмурясь, он буркнул:

— Я больше не играю в бобра.

— А почему? — вызывающе спросила Грета.

— За тобой не угонишься. Твои приемы… это нечестная игра.

— Ты просто не переносишь проигрыша.

— Ты девушка, и поэтому каждый мужчина с удовольствием подставит тебе свою бороду. Я — дело другое. Как же мне выиграть при таком неравенстве?

— Ну, тогда давай играть без дерганья, — предложила она примирительно. И, помолчав, добавила: — А эти пятьдесят считаются или нет?

— Гм. На этот раз, пожалуй, считаются. В виде исключения.

— Кстати, Вальтер, я подумала, что там, у профсоюзников, бородами хоть пруд пруди. Странно, что ни ты, ни я не обратили на это внимания. Правда, если память мне не изменяет, там все бородки были клинышком, но ведь с паршивой овцы хоть шерсти клок. Мы не меньше тридцати очков прохлопали.

Лицо Вальтера мгновенно омрачилось. Он опять увидел перед собой всех этих вожаков профсоюзного движения, увидел и скуластую, низколобую физиономию Шенгузена. И юноша вдруг резко остановился, притянул к себе подругу и чуть не с угрозой в голосе произнес:

— Давай дадим друг другу слово, что никогда не станем такими. Никогда, слышишь?

— Ты о чем, Вальтер? — спросила она, удивленная суровостью его потемневших глаз.

— О чем? Я хочу, понимаешь, чтобы мы с тобой поклялись никогда и ни за что не опускаться… до того, чем стали эти старики. Поняла?

— Смешной ты, Вальтер! Разве можем мы превратиться в таких, как они? Разве мы мало об этом говорили?.. — В испытующе устремленных на нее глазах Вальтера она старалась прочесть истинный смысл его слов. — По-моему, — продолжала она, — они иными и не могут быть. Мы же, ты и я, мы ни за что не станем такими. Согласен? Мы не хотим этого.

— Вот именно! — воскликнул он. — Не хотим! И дадим себе слово, что не захотим никогда.

— Но, Вальтер, ведь это само собой разумеется!

— Нет, мне страшно. По-настоящему страшно! Дай мне сейчас же твердое обещание! Клянись!

— Ну и чудак же ты, право! Что с тобой? Какое нам дело до стариков? До этих… Нет, это просто смешно. Я бы шагу с тобой дальше не ступила, если бы хоть на минутку могла допустить, что ты станешь когда-нибудь таким, как они… Вздор!

— А ты? Ты никогда не станешь модной куколкой? Не будешь бегать по танцевальным залам и стрелять глазками в мужчин? И высокие каблучки, и шляпа с доброе колесо, и ужимочки, кривлянье…

— Никогда, никогда, никогда! — Она звонко рассмеялась. Потом серьезно сказала: — А ведь ты меня обижаешь. Какого же ты мнения обо мне?