Сыновья

Вальтер терпеливо все это сносил, но нередко с горечью думал: «Не напрасно ли жили все эти великие умы, ученые, художники, поэты и провозвестники счастливой эры? Не напрасно ли думали они свои думы, передавали потомкам свои гуманистические учения, создавали великие художественные ценности? До какого упадка дошел мир, в котором все человеческие добродетели обращаются в свою противоположность, открытия и изобретения употребляются во зло, для взаимного истребления, разум осмеян и правда посрамлена!»

Занятый своими мыслями, Вальтер продолжал работать, иногда он поднимал голову, оглядывал цех; он видел множество поседевших у станков людей: добродушного скептика Нерлиха, сердечного и отзывчивого Флиснера, несчастного, как говорили, в семейной жизни, часто пьяного, но в высшей степени честного токаря Вагеншлага и других — Эйдерса, Хагена, Хельмштедта, Циммермана, Улига, и сердце его начинало стучать, и кровь приливала к щекам. Ему хотелось вскочить и громко крикнуть, так, чтобы все услышали: «Товарищи, дорогие товарищи! Какая же мы силища — мы, народ! Неодолимая! Всесозидающая и всемогущая! Смотрите, что сделали рабочие в России! Нам надо только осознать, нашу силу, и тогда мы станем хозяевами своей судьбы! Стоит нам почувствовать свою мощь и взяться за дело, и мы быстро преобразим лицо мира! Что нам, в самом деле, терять? А выиграем мы бесконечно много — яркую, содержательную жизнь и человеческое счастье!»

Да, так он сказал бы им, он вложил бы в этот страстный призыв весь жар своего сердца. Но, увы! Они, наверно, посмеялись бы над ним, сказали бы: «Смотрите-ка, он заразился от нашего фантазера-поэта!»

Уши их раскрыты для лжи, этой великой искусительницы; от правды они с досадой отворачиваются.

— Правда, правда, — насмешливо и раздраженно сказал ему как-то Нерлих и прибавил: — Подальше от нее! Этак здоровее!

Вальтер вскипел.

— Что же, по-вашему, так мы никогда и не избавимся от засилья лжи? — спросил он.

На морщинистом лице Нерлиха появилась снисходительная улыбка, и он до шепота понизил голос, словно поверял Вальтеру тайну:

— Тс! Да, никогда! Не нам с тобой тут что-либо изменить! Да и кому это под силу!

Вот таковы они. Они ни во что не верят. Ни в себя, ни в правду. Когда кого-нибудь вырывают из их среды, они опускают головы, только бы ничего не видеть. Когда кто-либо призывает к солидарности, они прикидываются глухими. Когда нужно поднять свой голос, они прикидываются немыми. Да, таковы они! Увы!..

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

I

Пасха в 1918 году выпала ранняя. Был март, но в воздухе уже звенели весенние голоса. На красных черепичных крышах старых патрицианских домов у Ильменау колдовало солнце, покрывая их по-летнему веселым глянцем. А над лугами городских предместий, одетыми первой зеленью, уже кружили пары сарычей.

Пасха, весна вступала в свои права. И как глашатай ее, с вокзала, по тесным извилистым улочкам Люнебурга с песнями потекла пестрая, звонкоголосая толпа молодежи. Она атаковала гостиницы, и так как помещений в городе не хватало, разбила палатки на Калькберге, раскинула веселый лагерь среди лепившихся по склону горы, пока еще взъерошенных кустов, прямо под окнами горожан, с удивлением выглядывавших из-за гардин и не очень-то обрадованных поднявшейся суетой.

В этом слете туристских молодежных обществ Северной Германии были «Перелетные птицы» и «Странствующие подмастерья», «Братья по цеху», «Пешеходы» и «Следопыты»; девушки и юноши. Они прибыли с побережья, из трех ганзейских городов, из ольденбургского и ганноверского округов. Своевольное, самоуверенное, жизнерадостное племя, казалось, равнодушное к событиям времени. Кому могло бы прийти в голову, что здесь находятся и группы нелегального Союза рабочей молодежи и что они намерены, под флагом этого романтического похода, установить связь между своими рассеянными, оставшимися без руководства ячейками.

В старинной, с величественными башнями церкви св. Николая происходило молебствие для молодежи.

Вальтер Брентен и Эрих Эндерлайт, пришедшие из чистого любопытства, нашли местечко в боковом приделе, наискосок от амвона. Они украдкой поглядывали на одетых по-весеннему ярко молодых людей, сидящих под этими угнетающе высокими, по-монастырски голыми и холодными каменными сводами. Время от времени Эрих, ущипнув товарища, шепотом делился с ним впечатлениями. Не только для тщедушного, остроносого Эриха Эндерлайта, но и для Вальтера посещение церкви было настоящим приключением.

Вальтер почувствовал новый толчок локтем.

— Смотри-ка, видишь вон там девушку в зеленом бархатном платье? С головкой пажа?.. Ну, куда ты смотришь?.. Вон, в середке, в… три, четыре… шестом ряду. Видишь?

— Да, — шепнул Вальтер. И в самом деле, такие кудри он до сих пор видел только в музее, на картинах старых итальянских и французских мастеров.

— Из-за нее прошлым летом парня одного расстреляли.

— Что-о?

— Тс! — Эрих наклонился к самому уху Вальтера. — Ради бога потише. А то она заметит нас. Живет рядом с нами, и если увидит меня — кончено!

— Почему — кончено? — тоже шепотом спросил Вальтер.