Сыновья

– Есть, тётя Аня! Её зовут Соня! – загорелась глазами девочка.

– Значит, ты её умываешь, одеваешь, косички заплетаешь и поёшь колыбельные песни, когда укладываешь спать?

– Да, а ещё мы ходим с ней играть в снежки, когда на улице тепло. Летом даже на лодке катались по реке.

– Тогда ты сможешь быть мамой и у своей сестрички Машеньки! Забавлять её, чтобы не было скучно. Ты уже большая девочка и всё умеешь.

Анна Михайловна бросила на ковёр одеяло, посадила Машеньку на пол, обложила игрушками и сказала:

– А ну-ка, Катенька, покажи, как ты умеешь играть с маленькими детьми!

Она присела на колени и заговорила «материнским» языком с сидящей на одеяле Машенькой. Вскоре она «кормила грудью» и свою Соню, и сестру Машеньку. Лишь изредка поглядывала на бабушку, будто спрашивала: «А ты не обижаешься на меня, что я тебя оставила?» Но бабушка ласково улыбалась и думала, как восстановить дочернюю любовь Катеньки к Елизавете Никифоровне, чем привязать девочку к матери.

Снова вошла Анна Михайловна и радостно всплеснула руками:

– Ой, какая у нас появилась заботливая мама Катя! Её детки, Соня и Маша, умытые, одетые, накормленные и не плачут.

Катюша от похвалы подняла голову и взглянула на бабушку, мол, видишь, как я умею ладить с детьми.

– А как тебя называют твои малышки? – спросила Анна Михайловна.

Та удивлённо подняла брови:

– Как называют? Мама Катя!

– Значит, ты для куклы и Машеньки являешься мамой? А у тебя, кто мама?

– У меня? – она посмотрела на бабушку. – Вот моя мама!

– Нет, Катюша! Это бабушка. Бабуля Аня. А маму твою зовут Елизавета. Имя длинное. Можно мама Лиза. Это она тебе много подарков привезла. И посылки отправляла из Красноярска.

Катюша не понимала, о чём говорит тётя Аня.

– Почему я должна называть её мамой? Потому, что она подарки привезла? Дак и вы с дядей Кешей мне платья дарили!

– Нет, Катюша! Подарки здесь ни при чём! Она родила тебя, понимаешь?! Потом кормила, как ты свою куклу Соню.

– Зачем она оставила меня? Нам с бабушкой было грустно. Мы часто плакали. Видите, бабушка Аня и сейчас плачет, чтобы я не оставляла её.

– Аннушка! – сказала шёпотом бабушка. – Катюше надо время, чтобы разобраться: кто есть кто. И не просто понять, а душой почувствовать.

– Да! Здесь многое зависит от Елизаветы. Если она не будет с ней заниматься, а уйдёт с головой в торговые дела, то может дочь свою к себе не вернуть.

– Ты о чём, Аннушка, говоришь! Такое допустить нельзя! Внучка растёт, и с каждым днём ей труднее избавиться от того, что было заложено ранее.

– Ладно, я подробно объясню Елизавете и посоветую, как найти подход к ребёнку. А это не так уж и легко.

За столом помянули покойного Александра Киприяновича.

– Надёжный был мужик! Я с ним жила – беды не знала. И сыта, и богата, и вольна. Не давил меня своим богатством, не понукал, как батрачкой. Много души в семье оставлял.

– Зато в тундре норов показывал! Я не понимаю, как он мог домашнюю душевность куда-то прятать, а взамен кичиться жестокостью! – удивлялся Иннокентий Киприянович.

– О покойном говорят: или хорошо, или ничего! – остановил Василий Никифорович. – Негоже, Кеша, говорить так. Жил по характеру. Он завернёт какой-нибудь крендель, а потом переживает наедине. Не хотел, чтобы люди видели, как он страдает из-за своего норова.

– Да я ведь худого о нём ничего и не сказал. Я просто удивляюсь, как в нём соседствовали доброта и жестокость, – оправдывался Иннокентий.

– Потому в отличие от нас натура у него богатая была. В ней перемешалось всё. И очень много. Он не успел полностью раскрыть себя. Я на него не в обиде, хоть не раз перепадало от него по морде. Я был рыбаком, а стал купцом благодаря его тщанию. Торг он знал, как свои пять пальцев. И никому из купцов, даже именитых красноярских, не позволял влазить в его вотчину. Вот и пострадал за это. Что законы нарушал, это все знают. А кто из нас живёт по закону?! Но не закон его сгубил. Сгубила зависть соперников. Или, как говорят купцы-модники, конкурентов. Александра не стало, и мы с вами в торге долго не протянем.

– С такой властью не только мы, но и Россия долго не протянет. Гнилая она. По мелким людям бьёт, а крупные – сами её избивают. Японцам войну проиграла, лишившись половины Сахалина! Квантунскую область с Порт-Артуром и Маньчжурскую железную дорогу отдала в аренду! А что творилось в Красноярске в прошлом году? А в Ачинске? Железнодорожники бастовали, баррикады построили. Дело дошло до стрельбы. Поезда не ходили. Ни полиция, ни казаки не могли справиться с рабочими. А над одиночками власть любит поиздеваться.

– Да дело не только во власти. Свои же братья-купцы за горло возьмут. Вон Ксенофонт Пуссе, француз недобитый, встал на ноги и уже свысока посматривает на наших приказчиков. Установил мотор на своей трёхтонке и на буксире тащит за собой ещё две лодки, – покуривая, рассуждал Василий Никифорович. – Теперь все возвернулись домой. Надо дружно впрягаться в лямки и тащить торговые нарты, а то многие выскочки обошли нас кое в чём.