Сыновья

– Что и говорить! Покойный Александр был всему голова! Силой, умом и необузданностью норова он приводил в трепет не только инородцев, но и заезжих купцов. Из нас, сидящих здесь, никто не сможет себя так высоко поставить. Я сомневаюсь, что мы сможем поднять своё дело хотя бы до уровня одна тысяча восемьсот девяносто девятого года. А надо! Люди на станках множатся. Посмотрите, только в Потаповском за последние семь лет сколько срубов прибавилось, сколько людей новых появилось! А если взглянуть на всё низовье! Стало быть, торг нам бросать не с руки! Другого ничего мы делать не умеем, а жить привыкли на широкую ногу. А лишь с охоты и рыбалки богатым не станешь. Надо приказчиков проворных искать. Сидельников умер. Дмитрию Сотникову под семьдесят. Сыновья Мотюмяку Хвостова продали оленье стадо Исааку Манто. Теперь он занимается гоньбой и сдачей в аренду саночных оленей. Может, самого младшего, Костю, приучим к торгу. Грамота у него есть, да и голова не мякиной набита.

Константин заулыбался, довольный доверием сестры.

– Могу и поторговать, пока холостой. А как женюсь, то неловко будет жену надолго одну оставлять. Она догляду моего затребует. Бабы без мужиков долго не могут. Их злость одолевает. По всем вам вижу!

– Не о том речь, брательник! – остановил Василий. – В навигацию надо сюда товар доставлять, контракты заключать на поставку муки, сахару, чаю, табаку, пороху, дроби. Да и всякой всячины. Баржи фрахтовать. Но, главное, цены знать. Не переплатить при покупке и не продешевить при продаже.

– Я понял, Василий Никифорович! Всё, чем занимался Дмитрий Константинович Сотников, теперь ляжет на меня, – ответил Константин.

– Я тебе всё покажу и расскажу, сведу и с купцами, и с банкирами, и с пароходчиками, и с гужевиками. По железке прокачу! – пообещал старший брат.

Иннокентий во время разговора с усердием хлебал уху из осетрины, прислушивался к рассуждениям братьев Ивановых и понял, они его уже не берут в расчёт. «Ивановы, хоть и родня, но сейчас пекутся лишь о своём торге, – думал он, наслаждаясь ухой. – Может, это и к лучшему. А с Наумовым мы кое-что подтянем. А Елизавета, баба хваткая, не даст захиреть Сашкиному делу. Кяхта пока не заглохла. Товары справно идут Лизаньке. Дай Бог, им удачи!»

Через неделю Иннокентий Киприянович с семьёй уехал в Дудинское. Погостили у Анниных родителей, похвастались дочерью Марией и через десять дней собрались в Ананьево. К вечеру у крыльца дома Михаила Петровича появились четыре упряжки оленей. Наумов, не сходя с нарт, постучал хореем в освещённое окно. Метнулась тень. «Видно, хозяин!» – подумал Михаил Степанович и проворно соскочил с нарт, поставил поперёк оленей, затем подошёл к двери. В катухе завозились собаки, учуяв упряжки.

– Заходи, Степаныч! Ждём тебя второй день. Молодые сложили кладь. Осталось, увязать на нарты. Да ты проходи, отдохни с устатку! – открыл дверь Михаил Петрович Иванов. – А зятёк уж прилёг на покой. Сейчас поднимем.

Наумов обмёл гусиным крылом снег с бокарей, сбросил парку и вошёл в кухню. В лицо пахнуло тёплым запахом подходившего теста и подсыхающих на полатях дров. На печи стояли два вычищенных до блеска чайника, на столе у окна – ведёрный самовар.

– Эй, купец, встречай своего приказчика! – сказал тесть в проём двери спящему Иннокентию.

Заскрипела кровать, и из двери показалась взлохмаченная льняная голова Иннокентия. Он как был в исподнем, так и кинулся обнимать Михаила Степановича.

– Ну, слава Богу! Наконец вы вернулись, Иннокентий Киприянович! А то вся душа изболелась за ваше хозяйство. А тут ещё Головлёв, как репейник к заднице, пристал. Всё искал что-то. Весь товар обнюхивал и зимой, и летом. Да шиш ему! Ничего не нашёл крамольного, – рассказывал приказчик.

– Садись, Михаил Степанович, за стол! Ужинать будем да тебя слушать, – пригласил хозяин. – В письмах столько не обскажешь, как в говорке.

Сидели допоздна. Водку пили понемногу, по очереди курили, открыв дверцу печки, и неспешно говорили.

– Я, зятёк, дважды в году бывал у Михаила Степановича в гостях. Зимой и летом. У него везде порядок. Твой пятистенок ухоженный. И двор, и лабазы, и мерзлотник – любо-дорого посмотреть. И батраков научил находить себе работу! – хвалил приказчика Михаил Петрович Иванов. – Да и от Головлёва, что ни говори, а отбоярился. Как тот ни пытался ещё напакостить – не вышло. Я сам к Павлу ходил, просил, чтобы он от тебя отступился. В осерде он на тебя, Кеша. А за что – не говорит.

– Он на меня давно зло носил, да побаивался. А когда Сашку зацепили, он пошёл строчить доносы приставу. Встречал я его на улице. Глаза, как были бессовестные, так и остались. Он, по-моему, уже не казак, а жандарм. Да Бог ему судья! Что о дерьме говорить! – ответил Иннокентий Киприянович.