Сильные гребки бросали тело вперед и вглубь, затем, когда кончался воздух — опять наверх. Клубящаяся черно-белая мгла над океаном расползалась во все стороны, как пульсирующая ядовитая медуза. Шторм родился на островах восхода, обогнул планету и накрыл собой прибрежные воды столицы. Даро плыл, чувствуя густеющий воздух, слыша то и дело взрывающийся в вышине туч грохот с ослепительными вспышками небесных мечей.
Иногда молнии били прямо в воду. Даро ощущал, в какой стороне это случится, и успевал переждать удар на глубине, достаточной, чтобы не получить разряд, но все равно сердце замирало от священного ужаса перед разбушевавшейся стихией. Почти сражение… Не с ней, так с самим собой. Но шторм не был хаосом, он подчинялся законам, обладал ритмом, ясным любому настоящему сиуэ. А предельное напряжение и невозможность думать ни о чем, кроме следующего движения хорошо помогала вытеснить хаос изнутри, растворить его в этих черно-белых сияющих глыбах волн, разметать, как ветер — пену с гребней.
Даро вынырнул, и тут небесное полотно треснуло прямо совсем рядом. Он закусил губы, с силой оттолкнулся и выбросил себя из воды. Оглушительный грохот, вспышка вонзившегося в плоть океана чудовищного меча… И почти безвольное падение в воду, что еще хранит в себе отголосок удара, жжет кожу. Сердце вновь замирает от сладкого риска пережитого мига. Если бы он задержался в воде, то не спас бы и нырок — грохот взрыва убил бы его сразу или заставил потерять сознание, что немногим лучше.
Но он успел, хоть в ушах еще звенит, в глазах чуть двоится, а руки подрагивают. Даро улыбнулся, развернулся и вновь слился с возносящейся стеной воды. Позволил поднять себя, оттолкнулся и без всплеска вошел в следующую. Морская глубина однажды примет его тело навечно, но не сегодня.
Для стороннего наблюдателя буря, должно быть, выглядела страшно. Если кто рассмотрел бы в ней маленькую, перелетающую с волны в волну фигурку — подумал бы, что пловец находится в опасности. Но Даро, ощущающий раскаты грома и движение пенных валов каждой клеточкой, знал: океан не враг ему. Даро — часть этой воды, этой земли, этой планеты. Океан наигрался с Наследником и теперь несет его к берегу. Потому что знает: соль его волн останется с Даро и там.
Уйти из рода — это не вариант, во всяком случае, не для Даро. Однако хорошо знать, что такая возможность все же есть, и никогда ею не воспользоваться.
Очередной раскат грома достал его, несмотря на глубокий нырок. Мышцы на мгновение словно превратились в кисель. Вода вокруг вспыхивала и гасла.
Имперцы во время восстания лаймери использовали звуковое оружие, которое не причиняло вреда им самим: субсенсорная зона сиуэ намного уже человеческой. Означает ли это, что люди более эмоционально устойчивы? Полукровки тоже? Утром семья Онья вернулась со свадебного торжества на Оанс. Вэлиан Энсо не выглядел несчастным. Впрочем, на то он и Наследник Пяти Планет, чтобы в совершенстве владеть собою. А может, ему просто повезло больше.
Море успокоилось, едва он пересек границу волнорезов. Среди белых гребней показались высокие колонны обители Марай Милосердной и Исцеляющей — центрального храма водной богини, выстроенного на отдельном острове в прямой видимости столицы. Каменное обрамление лестниц напоминало схематичное изображение сложенных рук. Служка в голубом облачении вышел Даро навстречу.
«Я должен встретиться с Верховным».
Служка почтительно поклонился, узнав Наследника, и сделал ему знак следовать за собой.
Внутри мерно и тихо покачивалась заливающая храм вода — отголосок бушующей за его стенами стихии. Прихожан было немного: мало кто рискнул выйти в океан, когда Тиос снизошел к своей младшей жене, чтобы наполнить ее воды жизнью и смертью.
Физические недуги были отданы на откуп медикам, но душевные болезни оставались в руках жрецов. Врачи лечат механизмы тела, но кто ведает духом, если не боги? Однако многие боялись обращаться в храмы Марай Исцеляющей, потому что знали: назад пути нет. Исцеленные не горели желанием рассказывать о пережитом. Пришедший в поисках лечения либо выходил здоровым, либо не выходил вообще: покалеченному духу нужно вернуться к богам, чтобы обрести покой и цельность, после родившись в новой плоти.
Центральный зал заливал зеленоватый свет узорных панелей, в воде лениво шевелили плавниками светящиеся голубые ванао, задевая пышными хвостами молящихся. Статую Марай облекала голограмма. Полные слез глаза обращались к каждому, кто встречался с ними взором, то ли жалея грешника, то ли умоляя не вставать на путь греха.