Сыновья идут дальше

— Дачная гвардия демобилизована, — объявил Чернецов, сосчитав винтовки.

— Отец и сын Протасовы, ко мне! — позвал Буров. — За все, что тут будет, вы в ответе.

— Это почему? — испугался Протасов. — Если им что взбредет, я в ответе? Я сам не хотел брать винтовку. Я тихий. По какому праву? Товарищи…

— Да ты у них самый влиятельный. Тебя слушают.

— Ставим тебя тут комиссаром! — смеялись с грузовика.

Сейчас это были оробевшие люди в зимних пиджаках, пальто, в теплых сапогах. Но если бы их вооружили у июле, если бы удалось им тогда ворваться в рабочие кварталы, сколько крови пролили бы эти самые лавочники! Они, имевшие накануне дело только с прилавком, с весами, убивали бы без разбора.

«Поздно взялись вы за оружие», — подумал Буров.

Оставив в Груздевке пост, устьевцы вернулись к себе. Возвращались они в веселом настроении.

5. Секунда, остановившая карьер

На заводе их ждал приказ из столицы. Надо было сразу выступить в Пулково. Керенский уже успел занять Царское Село. Поехали на том же грузовике, спереди шли два броневика. С легковым автомобилем отправилась Анисимовна. С нею были сестры милосердия. Доктор Сухин дал им с собой аптечку, сам он готовил больницу к приему раненых. Когда машина выбралась из поселка, со стороны Царского Села доносились раскаты пушек. Анисимовна велела завернуть к аптеке.

— Давай бинты, — сказала она аптекарю.

Провизор выложил на стекло с полдюжины бинтов и вопросительно поглядел на сторожиху.

— Все давай, какие есть, — приказала Анисимовна. — Покупателям говори, что на Красную гвардию ушло. Богатый простынку порвет, если надо. А бедный не обидится.

На шоссе недалеко от Груздевки наткнулись на казачий разъезд. Впервые стреляли со своих броневиков. Разъезд взял коней в плеть и свернул в поле. Санитарный автомобиль ушел под Верхние Сузи. Броневики пошли в полевой штаб. Там Воробьев сдал их под расписку. Отряд с Чернецовым остановился у Верхнего Кузьмина. Все это были пригородные деревушки, разбросанные вокруг Пулковских высот.

С Пулковской горы были видны переплетающиеся и расходящиеся дороги, рельсы. По дорогам, как и всегда, тянулись из города подводы. Медленно катилась паровая трамбовка. Скот ходил по озими. Поля серебрились первыми заморозками.

На Царскосельской, на Балтийской, на Варшавской дорогах поездов не было. Эти дороги закупорил Керенский. С высот было видно, как к деревушкам и дорогам стягиваются из столицы солдатские, матросские, красногвардейские отряды. Если из этих потоков вырывался вперед черный или серый комок, то можно было понять, что из Смольного спешит штабной автомобиль.

Унтер-офицер Чернецов, который в первые дни после Февраля обучал устьевских красногвардейцев, теперь командовал отрядом. Отряд остановился у Верхнего Кузьмина. С правого фланга с минуты на минуту на поле должны были показаться красновские казаки.

Чернецов смотрел в бинокль в сторону Царского Села. Он долго, проверяя себя, рассматривал деревья — не спрятана ли в них артиллерия? Никто еще не двигался. День начинался спокойно. Казалось, что он так и окончится в этой неподвижности. Но бывает на войне такая тишина, которая тревожит фронтовика острее, чем выстрелы. Это тишина ожидания, неразгаданности того, что собирается предпринять враг.

По цепи передавали приказ полевого штаба: «…не отступают и не сдаются войска свободного народа…»

В комнате полевого штаба солдат, пробравшийся спокойными пока полями из Царского Села, рассказывал под хохот матросов о Керенском:

— Приехал он грозный. И руку за спиной держит. И глядит орлом. Приказал построить пехоту — и нет у него пехоты. Генералы стоят злые. И когда он узнал, что пехоты у него нет, он к генералам с улыбкой, будто на хлеб просит. Ему даже и не отвечают. Все вертится возле генералов. Хотел говорить речь казакам. Тут генерал на него даже крикнул: «Вы нам не речь, вы пехоту давайте». Тут он обратно сел в машину.

Чернецов еще раз проверил оружие и молча оглядел своих. Первый раз ребята вступали в дело — и в какое дело! В бой с кавалерией. Ему военная выдержка далась двумя годами фронта, двумя ранами, газами. Он и сегодня был в шинели с георгиевским крестом. Если не глядеть на цепь, на бойцов в разной одежде, то можно на минуту представить, что ты в Польше, за Варшавой, два года назад, когда начинали зарываться в тысячеверстные окопы от моря до моря.

Да… Так, если забыть, что в цепи лежат устьевские ребята, то вот-вот… он увидит на горизонте флаги немцев, выдвинутых далеко вперед, чтобы замкнуть русских в кольцо. Мало, мало военной выучки у устьевских ребят. Что же произойдет через час? Погибнуть? Не раз это висело над ним на фронте. И не страх держал его в напряженности. Неужели красновцы прорвутся к столице? Он лучше, чем молодые парни, которых ему поручили, знал, на что способны красновцы. Они станут не победителями, а карателями. И от этой мысли Чернецову было трудно сохранять хладнокровие, которое обязательно для командира. Но он пересилил себя и казался спокойным.