Сыновья идут дальше

«Представь себе, если бы меня назначили управлять делом, которого я вовсе не знаю, — скажем, археологией или консерваторией, я бы не выдержал. Я бы отпросился в смотрители кладбища. Один инженер, с которым я виделся в Петрограде, сказал, что это голый нахрап. Нет, совсем не нахрап. Это невиданная черта человека, которую я еще не могу назвать. Я, кажется, нашел. Мой коллега инженер Нейман не решается даже развестись с надоевшей ему скверной женщиной, потому что боится, что за развод при большевиках его накажут белые генералы. А рабочая коллегия берется управлять заводом, потому что не боится белых генералов. Но и в этом еще не все. Я должен найти ответ».

Однажды у Адамова спросили, можно ли разжечь мартены на дровах.

— Да почему вам нужен теперь мартен?

— А как же! Старых запасов скоро не хватит.

— Для чего не хватит?

— Для прокатки.

Оказывается, они подсчитали, сколько стали в болванках осталось на заводе и сколько давала за месяц прокатка при полной нагрузке. Но какая температура плавки в мартеновских печах — этого они не знали.

— Тысяча семьсот градусов, товарищи, — напомнил Адамов. — Какие же дрова могут дать такую калорийность?

Но ему возразили. Вот ведь на Урале чугун плавят на древесном угле.

— Так это же домны, доменки, — деликатно как мог объяснял Адамов. — Их в шутку называли самовары. А мартен не может обойтись без нефти.

С недоумением, почти с ужасом он видел, что не убедил их.

Целую неделю каждый день после работы ломали баржи, вмерзшие в лед, пилили столбы, лежавшие на складах, сломали даже лодки. Это была яростная и нелепая работа.

Старый инженер, собиравшийся покинуть поселок, подошел к нему и тихо сказал:

— Это ж дикари!.. Как вы не понимаете?.. Это ж все равно что заступом пробивать земной шар насквозь.

Адамов не ответил.

Эти люди на его глазах проходили свой курс ошибок. А что, если с такой волей пройти курс института? Что они тогда покажут?

Зимой по вечерам бывали долгие и душевные разговоры Адамова с товарищами по коллегии.

Инженер рассказывал о том, как он учился, о своей молодости и даже об обидах инженерской молодости.

— Все же машиностроение в Петербурге было в руках иностранцев, а мы были при них.

— Да, — подтверждал Дунин, — старый Лесснер, новый Лесснер, Розенкранц, Парвиайнен.

— И в Донецком бассейне иностранцы. И трамвай бельгийский.

Самой памятной обидой для него, Адамова, были любезные и наглые разговоры сослуживца лет пятнадцать тому назад. Адамов работал тогда в столице.

— Кто же был ваш обидчик, Анатолий Борисович? — осведомился Дунин.

— Обидчик, — улыбается Адамов, — был швед, молодой, красивый такой, приятный в обхождении, франт, бабник, кутила, но дельный инженер. Он тоже ходил слушать доклады Чернова, а потом говорил мне: «Чего расстраивается ваш ученый патриот? Конечно, ваши инженеры, простите, плохи. Их учат всему — и их ничему не учат. Гумбольдт сказал о программе Горного института, что ему в сто лет не выучить этого. Но чего вы расстраиваетесь? Страна не пропадет. К вам ездят, у вас работают заграничные инженеры, они привозят все новое. Слушайтесь их. Зачем выдумывать свое?»

Адамов сердито и неловко ответил, что рано или поздно откажутся от этих приездов.

— Никогда, — возразил швед.

— Как? — удивился Адамов. — Что помешает?

— Инструмент, — спокойно объяснил швед.

— Почему же инструмент?

— Вы хороший инженер, господин Адамов, и, конечно, понимаете, что техническая свобода — это прежде всего инструмент. Он сильнее золота. Если у вас нет своего хорошего инструмента, вы не свободны. У вас, если хотите, будет много чугуна, много нефти — пожалуйста, но мы вам не позволим иметь свой хороший инструмент, свою хорошую инструментальную сталь. Мы вам все покажем, не покажем только, как надо делать инструмент. Эта технология останется у нас в руках. Бог с вами, ищите нефть, но нашим инструментом. Так и быть, на сто метров ищите вашим инструментом, но на триста метров — покупайте наш. Стройте паровозы, но хорошее сверло, хороший резец, фрез, даже метчик — покупайте у нас, я уж не говорю о микрометрическом винте.

— Но ведь это цепь на шее!

— О нет, господин Адамов, только цепочка, легкая цепочка. Она вам позволяет отходить довольно далеко, но, пожалуйста, не к инструменту. У вас все есть. Но вы не свободны. Вы самые богатые невольники в мире.