Сыновья идут дальше

Десять лет лейтенантом, еще десять — старшим лейтенантом, и только к старости, когда и ревматизм, и подагра, и геморрой, и глупость, доберешься до генеральских погон, да и то, если родовитые жеребцы не спихнут тебя в отставку. Бывало это с военными инженерами поталантливее, чем он. Один предлагал дешевую броню, другой — новый двигатель, менее громоздкий, чем обычные, более экономичный для подводных лодок. И все-таки убирали их, а дубина Реполов торчит.

Вчера, когда Реполов делал доклад, вернувшись из министерства, Березовскому стало тяжело. Он подумал, что, может, и впрямь Реполов останется на заводе, если уж говорит так уверенно. Он согнал улыбку с лица, опустил озорные глаза и даже сподличал — после заседания крепко пожал Реполову руку, поздравил его.

Но сегодня все изменилось в одну минуту.

Березовский за воротами сразу отделился от стариков, которых выгнали с завода. Он подбежал к дереву. Молодой и сильный, подтянулся на сук, обломал этот сук, вытащил из кармана красный платок, прикрепил его к палке и пошел с флагом на митинг. Он догнал рабочих, весело поглядел черными озорными глазами и задорно крикнул:

— С митинга не прогоните?

— Давай! Давай!

— Я не Сербиянинов. Я сам иду.

— Просим!

На площади он переходил от одной группы к другой и говорил одно и то же:

— Вот мы тут с речами выступаем, а не видим главного.

— В чем главное?

— В кольцевой смазке, — отвечал Березовский.

— Это моторы-то?

— Запущено. Месяц без смазки. Сам ходил — да что я один могу сделать? Перегорят.

Так он обошел всю площадь. Березовский безошибочно угадывал, Какой перед ним цех, какие люди.

Если чесанки с галошами, значит — мастер. Если человек руку к уху подносит, значит — клепальщик. В кепке и почище на вид — обязательно монтер. Впалая грудь и желтое лицо — работает на кислотах. Высок и широкоплеч — молотобоец. Ноги дугой — каталь. Лицо в черных точках — кочегар. Если на вид солиднее, чем другие, — слесарь, токарь или фрезеровщик. Пожилой и одет много чище, чем соседи, щелкает крышкой серебряных часов — лекальщик. Легко узнать смазчика — темные, но не шершавые, как у других, руки. Совсем плохо одет, землистые руки — формовщик, шишельник. О сталеварах и говорить нечего — сразу бросаются в глаза. Свои признаки у столяра, у модельщика, у маляра. Березовский не смог бы объяснить, какие это признаки, но не ошибался. Поодаль стоят люди в полукафтанчиках из домотканины, подпоясанные сыромятным ремешком, в лаптях с теплыми онучами. Это те, кто недавно пришли из деревни. Березовский не так уж давно служил на Устьевском заводе, но знал его насквозь.

Березовский поднялся на трибуну. Он снял офицерскую фуражку и положил ее на барьер.

— Я, — начал Березовский, — стою здесь с вами, как равный среди равных.

Он говорит высоким тенором и слышен всем. И одно это обеспечивает ему внимание собравшихся.

— За несколько дней мы стали друзьями. Можно ли забыть такие дни?

Навстречу летят возгласы, и Березовский понимает, что на них надо отвечать немедленно.

— Кто вы?

— Кто я? Инженер-механик.

— Какие взгляды?

— Сейчас объяснюсь. Я социалист, да, я социалист. Я уже давно склонялся к этому.

— Какой социалист? Социалисты бывают разные! — это густой голос. — Бывают такие, что хуже капиталистов.

— Насчет земли говори! — требуют сезонники.

— Какой социалист? Еще не знаю. Нас, товарищ Буров, в инженерном училище этому не учили. Одно я знаю — если бы не чувствовал себя равным, не пошел бы сюда, а пошел бы домой, когда выгнали с завода.

По легкому шуму, который пронесся по площади и утих, почувствовал, что сказал удачно.

— Думаете, легко было, когда выгоняли? За что меня гнать? Реполов всю жизнь прожил, а что хорошего видели от него? Ну, какому цеху он был нужен?

На площади громко смеются. Летят остроты.

— Пьяному цеху!.. Цеху дураков!

— Ну, а я-то. Я и до половины жизни еще не дошел. Видели от меня худое? За что же гнать?

— Да чего там? Не вас гнали. С вами промашка получилась, — кричат из толпы.

— Я и сам понял, что ошибка. Насчет земли сказать? У меня земли нет и не было. Я сам сиротской ложкой ел, если хотите знать. Мой отец такой же скромный инженер-механик, как я. Он рано умер. Нас трое осталось у матери.

И опять этот легкий, быстро смолкающий говор, и в легком говоре он слышит чьи-то слова: «Зря обидели».

— Я не в обиде, товарищи. Я и раньше солдата на губу не гнал. Выйдите, скажите, кого я за ратный крест тянул. Никто не скажет. Я за чужую землю не заступник. Земля тому, у кого ее нет. Сам видел — под парками или так просто без дела тысячи десятин лежат, а рядом люди как в муравейнике. А если взять одни царские имения…

Высокий нескладный парень в домотканине неумело бьет в ладони. А потом и многие захлопали.

Кто первый крикнул об этом, Березовский не заметил. Видел, что кричат с разных сторон площади. Потом на трибуну протискался высокий худой человек. Он стал рядом с Березовским, ударил шапкой о рейку.