Сыновья идут дальше

Однажды Дима опоздал на последний обратный поезд и вернулся с вокзала в Смольный.

Он столкнулся с Родионом у двери его комнаты. Родион вручал военному велосипедисту запечатанный конверт.

В коридорах из конца в конец горел яркий свет, Родион щурил воспаленные глаза — ему почти не удавалось поспать.

Несмотря на поздний час, было людно. Прошел монтер с катушкой полевого телефона. Проходили солдаты с винтовкой на ремне. У боковой лестницы покуривали и тихо говорили красногвардейцы. Медленно несли тяжелый длинный ящик.

— Как те, что на Охте брал, — шепнул Волчок Родиону. — Неделю тому назад.

— Ну, ну… Здесь можешь не шептать.

— Да, забыл.

Родион дежурил в большой комнате, беспорядочно заставленной мебелью. На столе в старинный подсвечник была воткнута свеча и рядом стоял аккумуляторный фонарь.

— На случай, если электричество выключат, — объяснил Родион. — От них всего жди. Вчера поймали тут типа — подбирался распределитель сломать.

— Кто такой?

— Черт его знает. Не удалось выяснить. Пришлось просто выкинуть вон.

— Эх, э-эх… — с досадой протянул Дима.

— А что поделаешь? Власти-то пока нет у нас. Кабы власть, выяснили бы, кто его послал.

— А молодой?

— Молодой, подлец.

Дима сел в глубокое кресло. Он взял со стола бронзовый колокольчик в форме оленьей головы, осторожно его потрогал, звякнул.

— Ох, и молод ты, Дима! — усмехнулся Родион. — К какому времени подрос! Такие дни увидишь… Ради них стоило жить, Дима. А то — ни к чему. После первой ссылки я, знаешь, словно сто лет прожил, а теперь как в один день все прошло.

— Ну, а как же тот день, наш? Когда выступаем? Ты уж мне теперь скажи, Родион Степаныч. Теперь я, кажется, на деле проверен.

— Тебя еще не раз проверят, Дима. Время проверит каждого. Видел я людей — в пятом году такие горячие были, пули на лету готовы были ловить, а в шестом году дворника с метлой боялись.

— Ну, не наш брат рабочий.

— И нашего брата захватило это тогда краешком. Готовят, готовят такой день, он в верных руках.

— Слушай, — Дима перешел на шепот, — говорят, что Ленин вернулся.

— Говорят, говорят.

И Дима понял, что Родион ничего ему больше не скажет об этом.

Родион поглядел на часы, закрыл глаза, потянулся, дремота начала одолевать его. Но он очнулся раньше, чем зазвонил телефон, словно, и засыпая, чувствовал, что вот-вот раздастся звонок, которым вызовут его.

— Хорошо. Слушаю. Сейчас же пошлю, — торопливо отвечал в трубку Родион.

Он вышел в коридор, поговорил с красногвардейцами, расположившимися у боковой лестницы, и те с винтовками быстро пошли на улицу.

Родион вернулся, неся огромный чайник.

— Надо было охрану в «Рабочий путь»[11] послать, — объяснил он. — Какие-то сукины дети грозили, что разнесут редакцию.

На мраморном столе с натугой захрипели старинные часы. Дима с любопытством оглянулся. Поднялась крышка, выскочили фигурки гвардейских офицеров давнопрошедших времен, покружились по диску три раза и скрылись. Было три часа ночи.

— Выдумают же! — с восхищением сказал Дима.

— Крепостной мастер сработал. Часы от Екатерины. Мне здешний служитель сказал. Спать будешь?

— Какой теперь сон!

— А то ложись. — Родион показал на диван, обитый кожей.

Дима перешел к окну. Комната была угловая во флигеле, выдавшемся вперед. Капли редкого осеннего дождя сползали по стеклу. Было так тихо, что Дима слышал, как в саду поскрипывают оголенные деревья. Впереди все утопало во тьме — берега Невы, улицы Песков, площадь у Смольного. Месяц прорывал острым концом черное облако, и тогда различались тяжело повисшие во тьме, тускло поблескивавшие купола собора. Впереди — ни одного огня, темный город впереди, в котором не различить было домов. Не горели уличные фонари.

Еще три раза, пока Дима не отправился на вокзал, кружились по диску фигурки офицеров, а Родиона два-три раза каждый час вызывали наверх.

Наверху, в комнатах, откуда звонили Родиону, уже был получен план боев, которые открыли новый день человечества. Мысль гиганта работала над этим планом почти полгода — план созревал под крышей шалаша в пригородной пустоши, в доме на тихой улице Гельсингфорса, снова под столицей в сторожке завода, в комнате на Выборгской стороне…

Теперь он был полностью готов. Незримые линии стремительно идут отсюда через карту города к тем местам, где держали власть веками, где теперь, чтобы спасти свою власть, тайно готовились сдать столицу немцам, как была сдана последняя сильная крепость на подступах к ней.

Да, они еще незримы, эти линии, но пройдут десятилетия, и, перенесенные на музейную схему, они покажут молодому и старому, как был замкнут в кольцо дворец последнего временщика, как был поставлен дворец под дула крепостных орудий, как отрезали его от тех мест, откуда еще могла прийти к нему помощь. Они идут, неудержимые линии грозной силы, стрелки точно нацеленных ударов, от Смольного, от застав, от казарм, верных революции, они собираются в центре, и навсегда с ними войдет сюда вооруженная рабочая окраина.

Он был готов, безошибочный ленинский план восстания. Еще сутки и немногие часы — и начнется новая история мира.